Виталий Каплан - Струна (=Полоса невезения)

Хлопнула тяжелая дверь, вылетел во двор суетливый Женя, на ходу что-то втолковывая высокому, мрачному парню. Такой вполне мог бы играть Кощея Бессмертного на детских утренниках. Хотя именно он здесь, на «базе», изображал в новогоднюю ночь Деда Мороза. Талантливо изображал, надо сказать. Из его объемистого мешка мне досталась простенькая деревянная дудочка. И что мне с ней было делать, при моем-то отсутствии слуха?

Разумеется, вертелся здесь же и непоседливый козленок Севка. То, неслышно приближаясь, подслушивал разговоры куривших и, подпрыгнув за их спинами, радостно визжал, убегая. То сосредоточенно пинал смятую жестянку из-под пива, то лепил снежок и начинал обстрел. Правда, чаще всего попадал в «молоко», а после единственного удачного броска был изловлен пострадавшим Михой, поднят за шиворот пуховика и звонко шлепнут пониже спины. Правда, сие воспитательное действо у него обиды не вызвало.

— Ну все, мужики, время! — сообщил Женя. — Погнали.

Мы забрались во вместительное нутро «бизона». Севку, чтоб не баловал, зажали между Михой и Шурой, рядом со мной, сложившись в четверо, примостился экс-Дед Мороз, а Женя сел рядом с водителем, толстеньким и усатеньким коротышкой.

Мы рванули, машина, круто развернувшись, вылетела из предусмотрительно открытых ворот, которые тут же сомкнулись за нашей спиной. Поворот, еще один — и вот уже гоним по широкому шоссе. С обеих сторон высятся огромные, едва ли не в человеческий рост сугробы, тянутся белые, исчерченные темными проталинами поля, а вдали, у горизонта, смыкается с небом неровная стена леса. Времени уже четвертый час, но еще не начали сгущаться сумерки, хотя вроде им пора. Еще полчаса, не больше — и растекутся вязким синим киселем, растворят в себе грязную белизну низкого неба.

— Народ, а куда мы едем-то? — отчего-то негромко поинтересовался я, сдвигаясь поудобнее.

Шура хмыкнул, Миха присвистнул, а Женя изогнулся ко мне с переднего сиденья:

— Точку ставить будем, Константин! Над буквой «i». Поглядишь на акт справедливости.

Я поежился. Слишком часто я в последнее время слышал это слово.

— А конкретнее?

— Да чего там! — рассмеялся Женя. — Лучше один раз увидеть, чем тысячу раз… Привыкай, тебе полезно.

Ну ладно. Все равно ведь никуда это от меня не денется.

— А ехать долго? — все же спросил я, провожая глазами однообразный пейзаж.

— Не боись, ногу не отсидишь. Еще полчаса где-то. Так, Базиль? — повернулся он к водителю. Тот молча кивнул. — Или тебе отлить? — участливо предположил Женя. — Так ноу проблем, сейчас тормознем. Ты проще будь, Костян, проще…

Ну куда уж нам до такой простоты…

— Да в порядке я, в порядке. Не опекай меня без нужды, — пробормотал я, отчего-то смутившись.

— Севка, а тебе? — моментально переключился Женя. — Перед выездом сходил куда следует?

— Что я, маленький? — насупился пацан, теребя застежки своей меховой шапки.

— Ну и славно! — Женя отвернулся от нас и скомандовал водителю:

— Еще газку, Степаныч!

— А навернуться? — не отрываясь от баранки, проворчал тот. — Не видишь сам, какая голо… — дернул он досадливо плечами… — короче, гололедица.

Видно, не будь тут мальчишки, он бы выразился проще.

Белую плоскость пересекло черным. Так и есть — железная дорога. В стороне темнеют неказистые будки, жмутся сиротливые вагончики, поблескивает синим далекий семафор.

— Ну все, тормози, Базиль, — скомандовал Женя. — Прибыли.

— А где ж эти-то? — мрачно поинтересовался Дед Мороз. — Не подвезли еще?

Женя кинул взгляд на часы.

— Все путем, у нас еще десять минут в резерве. Кости пока разомнем, перекурим…

Толстенький Вася остановил машину метрах в десяти от переезда. Вокруг — одно белое безмолвие. Меня это и раньше удивляло — если не считать пары дальнобойщиков, никто не встретился нам по пути. Впрочем, это ж провинция. Нельзя тут судить по столичным меркам.

Мы вылезли, Миха с Шурой тотчас утопали куда-то влево по снежной целине, к рельсам. Потом Шура вернулся, вытащил из машины туго набитый мешок и, взвалив на спину, заковылял к ожидавшему Михе.

— Заодно и площадку подготовят, — одобрительно заметил Женя.

Дед Мороз кивнул, раскуривая сигарету.

— Вот они! — махнул рукой водитель Базиль. — Везут!

И впрямь, в тишине послышалось негромкое тарахтение, а вскоре на фоне темнеющего неба показался похожий на деловитого жука «Рафик».

— А Демьянов во сколько должен быть? — все так же хмуро уточнил Дед Мороз.

— Ровно через полчаса. Все рассчитано, — усмехнулся Женя. — Пока разложим, пока напутствие дадим… Еще и стемнеть по-настоящему не успеет.

— Жень, так что сейчас? — мне просто надоело молчать. — Может, помочь чем?

— Да не, не надо, — отмахнулся тот перчаткой. — Ребята дело свое знают. А ты смотри, привыкай. Осваивайся, в общем.

Протяжно фыркнув, «Рафик» затормозил возле нашего «бизона». Лязгнув, раскрылась задняя дверца, выпрыгнули на снег двое крепышей в лазоревых пуховиках.

— Здорово, коллеги! — приветствовал их Женя. — Ну, как, он в состоянии?

— А то! — довольно прогудел один из прибывших. — Мы что тебе, чайники? Выдержали нужную кондицию. Сейчас сам увидишь.

В недрах «Рафика» послышалась быстрая возня, миг — и оттуда выползли еще двое лазоревых. А в руках их болтался… Нет, никаких сомнений. Это он. Мой старый знакомец, Железнозубый. Даже грязные лохмотья напоминали тогдашнюю его одежду. Та самая куртка, та самая шапка. И тот же взгляд — цепко-настороженный, волчий.

— Ну что, — осклабился Женя, — кончаются времена и сроки, а? Пора тебе тональность поменять, пора… Вон туда! — махнул он перчаткой лазоревым. — Во-он туда, где ребята наши.

Сосредоточенные крепыши, не тратя слов, быстро потащили обмякшее тело по снегу, иногда проваливаясь чуть ли не по пояс. Вот они уже возле Михи и Шуры, вот они опрокидывают тушу и деловито возятся над ней. В темнеющем воздухе разносятся монотонные удары — железом о железо.

— Ну что, потопали и мы! — махнул нам рукою Женя. — Не отставай, Севка, — подбодрил он отчего-то поскучневшего пацана. В самом деле, от недавней его резвости и следа не осталось. То ли в машине сомлел, то ли еще что…

И мы поплелись по свежим следам.

Идти пришлось недолго — метров двести. Склон там не отличался особой крутизной, и на изрядно утоптанном снегу стоять можно было свободно. Ребята и стояли свободно, покуривали, и искорки сигарет тускло светились на фоне грязно-синего неба. А поперек рельсов растянут был Железнозубый. Кисти его рук стягивала веревка, привязанная к вбитому в мерзлый грунт стальному колышку. То же и с ногами, но уже по другую сторону насыпи. Шея Железнозубого касалась холодного металла одного рельса, задняя часть — второго. А сам он тихо подвывал, и пена пузырилась на его опухших губах.