Анна Ли - Приемный пункт

Вчера они уже целовались. Но после шампанского получилось лучше.

Пузырьки и поцелуй ударили Иванихину в голову. И тотчас — словно коварно поджидавшие этого мгновения — раскатились мягкие басы синтезатора. Красные лучи выстрелили из углов, ловя в перекрестье шест для стриптиза и женщину рядом с ним. Пока — одетую.

— Ой, — тихо, но внятно сказала Светочка.

— Коньяка, — потребовал Иванихин.

И ощутил, что падает — летит, кувыркаясь, — в пленительную бездну порока.

…Утро он встретил коленопреклоненным. В смысле, перед унитазом. Обнимая белого брата за изножие, склонив покаянную голову на фаянсовый край и заглядывая в дурно пахнущее нутро. Блевать больше не хотелось. Подниматься — тоже.

«Хорошо, что в номере свой санузел», — в который раз порадовался Иванихин.

Полет в бездну порока прошел успешно. Из стриптиз-бара они перебрались в ресторан, где ели жесткий шашлык, танцевали медленные танцы под быструю музыку и пили вино, коньяк и водку. После отправились к Свете с идеей оказаться в постели — но по дороге завернули на дискотеку. Там Иванихин добавил, и там же он потерял Свету.

На дискотеке было страшно. Ослепительные вспышки били по глазам. Дикие ритмы сотрясали пол, стены и отдыхающих. Иванихин, открыв рот, как глубоководная рыба на берегу, чтобы не лопнули перепонки, пробирался среди конвульсивно дергающихся людей. Какая-то девица вцепилась ему в локоть. Иванихин взял выпить себе и ей. Девица что-то говорила, он не слышал ни слова, поэтому все время кивал. Ушли они вместе.

Дальше Иванихин помнил прерывисто. Помнил, как зашли в казино — но вот пытались ли там играть или как зашли, так и вышли, память не сохранила. Иванихин истово надеялся, что не пытались. Потом девица блевала, свисая головой с парапета, а он держал ее, обхватив за коленки. Немного погодя они взяли в киоске две бутылки вина, красное сухое и розовое десертное…

В конце концов Иванихин все-таки оказался в постели с женщиной. Хоть и не со Светой. Как зовут новую подружку, Иванихин не выяснил. Волосы у нее были крашены местами в красный цвет, местами — в фиолетовый, так что при равномерном освещении брала оторопь. Поэтому Иванихин быстро выключил лампу, для страховки закрыл глаза и действовал на ощупь. Кажется, у него что-то получилось…

Потом ему стало то ли совсем хорошо, то ли окончательно плохо. Очнулся он от того, что край унитаза врезался в ухо.

С немалым трудом и не сразу Иванихин сумел покинуть санузел. В комнате все, что только можно, валялось где ни попади. Девица с пестрой головой спала, безоговорочно заняв всю кровать. Иванихин, заранее ужасаясь, полез в карман за деньгами.

Деньги были. Примерно половина.

Чужими руками Иванихин кое-как оделся и на тряпичных ногах вышел из гостиницы. В первом же попавшемся кафе он простонал: «Пива!» — и рухнул в пластиковое кресло.

Пиво медленно промывало чугунные мозги. Иванихин сидел как истукан, смотрел прямо перед собой. По липкому столу ползали две мухи, жужжали, взлетали, опять садились, пытались совокупляться.

«Зачем? — размышлял Иванихин. — То есть на фига?»

Он смотрел на проходящих мимо людей. На самодовольных толстяков, на поджарых юнцов, на женщин, драпированных цветными платками в меру красоты фигуры и собственных о ней представлений. «Вы удивитесь, сколько у нас клиентов», — звучал в его голове вкрадчивый голос менеджера из приемного пункта.

Раньше Иванихин не раз задавался вопросом, откуда люди берут столько денег, чтобы их тратить. Вроде и не делают ничего особенного — а поди ж ты, по курортам разъезжают. Ну вот. Теперь он знает, как получить деньги — ни за что, просто так. И сам сидит здесь, попивая пиво и рассматривая толпу.

«Интересно, кто из них настоящий, а кто — нет?» думал Иванихин. — «Кто живет прямо сейчас, а кто — пустая оболочка, которая совершает привычные действия, чтобы когда-нибудь в урочный час очнуться, вспомнить это мгновение как уже прошедшее и ощупать в кармане толстый конверт?»

На секунду Иванихину стало жутко. Он ощутил себя единственным живым человеком в окружении зомби. Но ощущение быстро прошло, и Иванихин устыдился детских мыслей. Во-первых, это кто ж продаст время отдыха на юге, а? Вот зимой, в будний день, в троллейбусе по дороге на работу — там по-любому полная зомбификация. Так и что? Дело привычное. А, во-вторых, какая ему разница?

Или все-таки — разница есть?

«Вы удивитесь, сколько у нас клиентов».

Иванихин допил пиво и пошел будить пестроголовую девицу. Ему срочно захотелось выпить чего-нибудь покрепче. В компании. Чтобы отключить мозги и не думать. И пойти куда-нибудь. Где очень громкая музыка с бессмысленными словами. Чтобы совсем не думать никогда.

Первую неделю сентября погода держалась по-летнему ласковой. От нежданного тепла люди сделались податливыми, как нагретый пластилин. Хотелось творить добро и пользу себе и ближним. Иванихин размяк настолько, что починил дверь и сходил к сыну в школу. То есть в лицей.

Поездка на курорт вспоминалась редко. Иванихин даже не стал проявлять отснятую на югах пленку и печатать фотографии. К чему? Только деньги тратить. Все равно некому показывать.

Затем погода испортилась. Зарядили дожди.

Душа, нехарактерно развернувшаяся под действием тепла, скукожилась в некрасивую фитюльку да так и застыла.

Прошедший отпуск стал казаться Иванихину ненастоящим. Как позавчерашний сон, как давно прочитанная книга. Как история, рассказанная одним незнакомцем другому, который и слушал-то невнимательно. Настоящим было то, что окружало Иванихина здесь и сейчас, — серые дождливые трудовые будни. С девяти до восемнадцати. С понедельника по пятницу. С момента окончания института — и до пенсии.

Считая часы и минуты рабочей недели, Иванихин знал одно: в приемный пункт он больше не пойдет.

Почему?

Вот просто не пойдет, и точка. Отвяжитесь. Нет, ну почему?

По кочану. Главное — не задумываться. Иначе поползут жуткие мороки из фрейдовских заказников психики, начнет казаться, что и жил как-то не так, и сейчас живешь — из рук вон не туда. Захочется что-то изменить, исправить… знать бы, что и как?

В общем, маета.

Иванихин пытался и боролся. Стал посещать курсы йоги и самопознания, делал по утрам неестественную для славянина гимнастику, вникал в адаптированную мудрость Востока. Не помогало. Наоборот, сделалось хуже.

Жизнь стала ощущаться какой-то пустой, выеденной изнутри, как трухлявый гриб. События проскальзывали мимо Иванихина — или это он скользил мимо событий, ни за что не задевая. Не чувствуя связи с миром.

С деревьев облетели последние листья, лужи взялись ледком. Иванихин забил на йогу и обратился к практике родной культуры. По субботам — а иногда и вечером в пятницу — в его холостяцком, как нельзя более пригодном логове появлялись сосед Виталь Саныч и его кум Колька. После первой же стопочки становилось легче дышать. Когда свинчивали пробку второй бутылке, начинало казаться, что каждым словом Иванихин со товарищи раскрывают великие истины, которые всяким там индийским гуру в ихней нирване и не снились И было жалко до слез, что мир не внемлет…