Евгения Ремез - Последняя жертва

«Там, внизу, холодно… и темно…»

Петр стоял на мосту и смотрел в воду. А может, и не Петр вовсе, а Пит или Пьер. Важно лишь то, что произошло, произошло с человеком в знакомом ему месте в самый заурядный, правда очень жаркий, яркий день одного лета. Невыносимая духота, обитающая в крупных городах, мягкой лапой закрывала рот всякому зачем-то собравшемуся вдохнуть. Ночью снова был ураган, кто-то пропал, что-то порушилось. Зубцы Кремлевской стены снова восстанавливали все утро (или это был шпиль Эмпайр Стэйт Билдинг?) — современные мегаполисы обзавелись новым хобби в летнюю пору.

«Это только сначала больно, а потом… Ничто не гнетет, ничто не болит. Все уже было. Или будет?»

Он не сомневался ни в чем, его решение не было спонтанным, хотя что-то серьезно обдумать со вчерашнего вечера вряд ли получилось. Весь день как в тумане. Он еще не осознал до конца, как, из-за чего ему пришло это в голову, но был уверен, что именно так и надо. Его взгляд, устремившийся было за линию горизонта, скрытую многоэтажками, словно отделившись от сознания, опустился на водную гладь — и не захотел возвращаться к скучному пейзажу скучного города.

Прохладная бездна завораживала и манила. Он понимал, что если испугаться, помедлить, если передумать, то станет лишь хуже. И не только ему — всем. Он осознал это во время того урагана.

«Всем… Но кто эти все? Горстка бездельников, ничего не пытающаяся добиться в жизни. Ничего не желающая. Ни к чему не стремящаяся. Почему я… я должен за них еще и думать? — Он начал захлебываться собственными мыслями. — Стоп. Начинается… Надо успокоиться. Вода освободит. Ты уже не сможешь измениться, если решишься, но ты уже решился… Ведь так? Ты останешься таким, какой ты сейчас, в эту минуту. Хорошим».

Как же ему хотелось поверить в свою доброту, в то, что он лучше, чем все они о нем думают. Но почему-то не выходило. Петр никак не мог заглянуть в себя, подозревая: то, что он там увидит, не слишком его порадует. «…Нет. Страшно».

— Да. Решено! — почти закричал он и слегка покачнулся. Вспышка.

Голова пошла кругом. Откуда-то сзади выплыло лица… Петр всмотрелся. Призрак был похож на мать. «Бред начинается… или продолжается со вчерашнего дня…» Сбоку кто-то еще. «Я его знаю? Отец?» Казалось, мимо с невероятной скоростью проносились огненные шары, замирая на секунду, будто в невесомости, у самого носа Петра. Прошлое, быть может, уже пришло забрать его с собой?

Постепенно образы начали принимать очертания совершенно незнакомых людей, движение замедлилось. Внезапно они исчезли — кругом лишь свет, жизнь. Благодать! Петр ощутил, что стоит где-то на деревянном мостике. К нему бежит маленькая девочка. Но нет. Не к нему — к мосту. На мост. Отталкивает Петра — с середины удобнее прыгать. И ласточкой — бултых!

Казалось, этот прыжок длился вечность. И страх, холодный жгучий страх захватил Петра без остатка, с головой. Он словно прирос к перилам. Но тут малышка вынырнула и приветливо помахала ему рукой.

— Какая же у нее лучезарная улыбка! Просто необыкновенная! — Он не замечал, что мыслит вслух. — О чем это я? Господи! Что я делаю?!

Он тряхнул головой — мираж рассеялся, — поднял взгляд и посмотрел на небо. Там, в полуденной бирюзе, словно чайки, сновали голуби — коренные жители города.

— Жизнь! — И ему показалось, будто мост пошевелился. Петр вздохнул, повторяя это движение.

Ольга шла по проспекту в звенящей тишине. «Как все прекрасно! Люди, я вас всех обожаю!» Она одаривала улыбкой каждого встречного и заставляла оборачиваться даже самых мрачных прохожих. Иногда с ее уст слетали обрывки мыслей. Светлых и чистых, как ключ в лесу.

«Так-с. Сейчас домой. Позвонить ему и сказать, что… Ну ведь если весь мир могу любить, значит, и ему чуть-чуть перепадет».

— Люблю! — слышали окружающие.

«А потом на работу: взять расчет — ив свой «домик в деревне». — Она усмехнулась. — Н-да… не звучит. Но ведь всю жизнь этого хотела. Как хорошо там!»

— Жизнь!.. Хорошо!.. — долетало до прохожих — и ей улыбались в ответ.

Девушка пересекла площадь, ускоряя шаг. Впереди ждала безмятежная заводь в самом центре города, всегда завораживающая красотой и спокойствием. Ольга не могла не попрощаться с родным для нее местом. Ей непременно нужно было сказать: «Мне будет тебя не хватать. Жаль, не скоро увидимся, Тихая вода».

«Эх, окунуться бы напоследок».

Воздух, будто соглашаясь, дохнул ей в лицо знойным пламенем.

«Но как? Платье испорчу, наверное, а жалко. Да нет, все нормально. Ведь не растает же! Даже не замечу, что купалась, такая жара. Как люди ее переносят? Люди! У меня к вам такие теплые чувства… хотя сегодня больше подошло бы что-нибудь попрохладнее».

— Жизнь! Самое прекрасное, что дает нам природа. А она дает многое и позволяет еще больше. Так зачем же лишать себя этого? Нет никакого повода. Да, есть работа — правда, неинтересная, но все можно исправить и начать продавать свои картины. Есть любовь, только, кажется, неразделенная, но и это можно изменить. Главное — самому не сделать непоправимого. Да, но почему, почему она не рядом? Почему ей не нужен никто? Почему у нее все так солнечно в жизни? Вот если бы она умела плакать — я бы ее утешил, когда она рыдала бы на моем плече. Вот если бы она не любила весь этот мир, если бы понимала, что никому пет дела ни до кого, она бы смогла полюбить меня одного. Она бы почувствовала, увидела бы, как вспыхнуло мое сознание, когда я… решился. — Петр, казалось, снова видел ослепительный свет, весь мир был соткан из сияния.

«Просто яркое солнце, очень яркое.» — Совершенно не было желания задумываться.

Проходя к воде сквозь кусты, стеной отделяющие ее от роя городских забот, Ольга оглянулась. Ей показалось, будто что-то сверкнуло… где-то очень далеко.

— Странно… — прошептала девушка, но тут же забыла, из-за чего ей на секунду стало неуютно.

«Люди. А кто они, все эти люди? Такие же, как я, со своими заботами и проблемами. Быть может, им совсем не интересно, что я о них думаю и кто я такая? Но как же так? Я же… А они… Так не честно. Даже плакать хочется. А я еще хотела искупаться в этой чудесной заводи. Как же хорошо мне было, а тут… — Она присела на корточки, и ее взгляд словно утонул в манящей глубине реки. — А почему, собственно, я не должна поступать так, как мне хочется, из-за того, что они… Ну и что? А какое мне дело? Хочу — и буду. Буду. И плевать мне на всех. Да-да, удивляетесь, люди? А мне на вас плевать. Мне все равно, что вы думаете. Я вот вас всех люблю. Представляете, какая я хорошая? Не то что вы. Только этот дурак и знает… и любит… Я вот сейчас искупаюсь, да еще и разденусь…»

Петр мог до бесконечности, до изнеможения представлять ее рядом с собой. Мысленно он уносился все дальше от этого раскаленного города. Но вдруг полет прервали, неумолимо приближалось настойчивое жужжание. К перилам подлетела муха и принялась назойливо кружить над ним, садясь ему то на голову, то на руку, изучая этот экземпляр человекоподобного. Петр присмотрелся, прицелился. Муха села на землю. Ботинок был уже над ее крылом.