Андрей Белянин - Лана

В степи всегда замечаешь все детали, даже самые незначительные. Возможно, поэтому песни кочевников так длинны и так подробны – увидел, спел…

– Это здесь. – Я обернулся к ней. – Что дальше?

– А ты как думаешь?

– Ну, видимо, проводить какой-то ритуал… Мне нужно быть обнаженным?

– Бред… – раздраженно фыркнула она. – Далеко не во всех действиях нужно раздеваться. Просто пройди в середину, ты сам почувствуешь, где надо остановиться.

Ты со мной?

– Я подойду позже. Место ты найдешь сам. Оно не откликнется женщине. И хватит вопросов! Прости, что кричу на тебя… У нас меньше часа. Пожалуйста, иди, прошу…

Я подчинился. Не из страха или любопытства – сейчас в моей душе не было ни того, ни другого – и уж точно не из любви к Лане. Любовь толкала меня совсем на другие поступки, да и вряд ли мне нужно было ей это доказывать. Я не ощущал себя героем. Не думал о том, КТО или ЧТО находится внизу, под толщей земли и пластами слежавшегося мусора.

Нет ничего интересного или романтичного в походе по отходам. Более того, чем ближе я продвигался к центру, тем тяжелей и несносней становились испарения, ноги проваливались почти по колено, и хрустящее, чавкающее чрево свалки словно пыталось затянуть меня в себя, похоронить, оставить себе, как поломанную, задохнувшуюся игрушку… Здесь все жило своей жизнью, парадоксально странной и мертвой, но все равно жизнью.

Я быстро устал. Лана что-то кричала вслед, но ее голос не пробивался сквозь шипение и хрипы свалки. Здесь не могло быть могилы. Мои трезвые расчеты на деле, в реальности, оказались сплошной глупостью. Древние не могли зарыть тело в овраге или яме – в то время так хоронили только бродяг и преступников. На дне любой низменности должна скапливаться вода, труп мог быть вымыт весенним таянием снега, на его могилу было невозможно принести дары, она проседала вместе с землей, и если кто-то по-настоящему хотел бы скрыть могилу, то сделал бы это проще, например просто развеяв пепел после кремации…

Пятая гора, гора, растущая вниз, перевернутый треугольник вершиной вниз как символ Антихриста – боже, какая пустая и нелепая сказка! Я все равно пройду этот отрезок пути от края до края, после чего вернусь к Лане и признаю себя полным дураком, потому что…

– Здесь. – Я не узнал собственного голоса и даже не сразу осознал, что сам произнес это слово.

Обнаружен металлический гроб, предположительно датируемый первым веком от Рождества Христова. Уверены, что это и есть цель наших общих поисков. Останки погружены в специальный контейнер. Рабочие пользовались всеми возможными средствами защиты. Во время раскопок охрана дважды отбила атаки неизвестных фанатиков, нападавших на лагерь, пришлось применить огнестрельное оружие. Есть жертвы с обеих сторон. Лица, ответственные за погрузку гроба, ликвидированы в соответствии с вашими распоряжениями. Местная милиция начинает проявлять к нам слишком активное внимание. В ваших интересах остановить это. Мы не намерены диктовать новые условия, но напоминаем, что на данный момент груз у нас. Мы ждем пополнения счетов. В противном случае контейнер будет безвозвратно утерян…

Время остановилось. Я не мог сделать ни шагу, ноги увязли, ступни покалывало неприятными раскаленными иглами. Что-то обвилось у колена, но, возможно, мне это показалось. Сердце билось неровно, словно раздумывая над каждым вторым-третьим толчком крови. Мысли были короткими и холодно отстраненными. Могила подо мной. Она держит. Что дальше? Зачем я здесь? Чего хочу от того, кто в ней покоится?

– Не шевелись. – Лана шла ко мне, освещенная матовым серебром лунного света. Я невольно вздрогнул – ее каблучки все так же не проваливались, она словно плыла над вязкой, жадной пастью свалки, и та ничего не могла с ней поделать. – Дай руку.

Я протянул правую ладонь. Лана встала рядом и молча положила ее себе на сердце, под левую грудь. Сквозь тонкую ткань блузки я ощущал пылающий огонь ее тела. Она ничего не говорила, не произносила никаких заклинаний, но, когда острые иглы в моих ногах стали совершенно невыносимыми, я встретился с ней взглядом и понял, что она разделяет мою боль. А может быть, и берет большую половину, ведь женщины куда терпеливее нас, мужчин…

Я не мог кричать. Не было голоса. Сил не хватало даже на то, чтобы физически разомкнуть губы. Если бы не контакт наших тел, то, возможно, я бы не смог и дышать. Потом боль неожиданно стихла. Русые волосы Ланы заискрились голубоватым сиянием. Я почувствовал, как хлещущая первобытная, неуправляемая энергия поднимается по моим коленям, скользит по спине и течет через мою руку, ревущей волной устремляясь в ее сердце! Она глубоко вдохнула всей грудью и выкрикнула в небо:

– Астарда! Я не боюсь тебя-а-а…

Казалось, ее крик был услышан звездами. Их свет на миг потускнел, а потом без предупреждения взорвался безумным алмазным сиянием! Я вдруг понял, что могу дышать и моя ладонь свободна. Лана медленно оседала на моих глазах, пока не упала навзничь…

Ее лицо было белее света луны. Я не помню, какими нечеловеческими силами выбрался оттуда. Как вынес свою любимую на руках, воя, словно волк, и матерясь последними словами. Как вызвал по сотовому ночное такси и согласился уплатить сумасшедшую сумму. Как царапал землю и плакал, словно злой ребенок, справедливо наказанный родителями. Я гладил ее по лицу, уговаривал очнуться, бил но щекам, пытался делать искусственное дыхание и массаж сердца, все зря…

Она недвижимо лежала у меня на коленях. Я так и внес се на заднее сиденье машины, коротко бросив водителю:

– Спит, не буди…

Он пожал плечами. Лишь только переехав через мост, соединяющий правый и левый берег Волги, я почувствовал, что к ней возвращается жизнь. Лана проснулась, когда мы остановились у подъезда ее дома. Ее глаза играли незнакомыми доселе искрами…

– Мне надо побыть одной. Мы встретимся завтра, обещаю.

– Все кончилось? – Да.

– Все будет хорошо?

– Все будет иначе. Возвращайся, машина ждет. До завтра, милый…

Я вернулся домой, наверное, часам к четырем утра. Упал на диван, не раздеваясь, и почти сразу же провалился в сон, короткий, крепкий, целительный, без видений. Встал абсолютно выспавшийся, бодрый и полный сил. Голова ясная, и в памяти ярко запечатлен каждый миг вчерашней ночи.

По местному каналу диктор с упоением рассказывал об утренней перестрелке на проселочной дороге, взорванном фургоне, трупах, перевозке каких-то контейнеров. Солнце сияло в окно, с высоты восьмого этажа была видна белая корона кремля, бушующая зелень тополей и теплые барашковые облака.

Телефон Лапы не отвечал. Впрочем, как и всегда, это уже не вызывало у меня особой тревоги или удивления. Зайдя в ванную принять душ, я обнаружил на обеих ногах красные пятна, как от ожогов. Но они не болели и не реагировали на прикосновения.