Сергей Демченко - Люди из ниоткуда. Книга 2. Там, где мы

Ну, часов десять ты уж точно теперь не будешь ныть и стонать над ухом. И хотя это чудо, — такие препараты, нынче — просто дар небес, мне отчего-то совершенно не жаль их для очистки собственной совести.

Кто знает, — может, какое-то время спустя и мне кто-нибудь подаст чего-нибудь подобного. Коли прижмёт.

Ну, хоть на стакан-то воды я могу, думаю, перед издохом рассчитывать?

Пацан мялся, словно не решался сказать нечто неприличное.

— Ты чего там приплясываешь, а? Блохи заели?

— Я это, дяденька… А как мне Вас называть вообще-то?

Вот чёрт! А ведь пацан прав, — как-то же ему надо ко мне обращаться…, а то так и запишется в «племянники» со своим вечным "дядь, а дядь"…

— Зови меня Шатуном, мой маленький лопоухий брат… — Какая мне уже разница, что он при этом подумает… Сам напросился.

Если бы в этот момент на поляну опускалась «тарелка», и то, думаю, он сперва отудивлялся бы по первому поводу…

Разинув рот, словно ждущий червяка «желторотик», он стоял и пучил на меня глаза.

— Так это Вы… так это они Вас…

— Да, да, — "я, меня"… Я не понял, — ты сам пойдёшь, или всерьёз рассчитывал, что я тебя понесу?

…Не проходит и минуты, как мы тихо и быстро растворяемся в начинающем сгущаться первом «ледяном» по температуре тумане, предвещающем совсем уже скорые морозы.

Всё-таки как хорошо давно мокнущая почва гасит звук шагов…

Их прорвало, — как прорывает взрывающийся от нестерпимого, мучительного внутреннего давления долго вызревавший гнойный мешок, — спустя полчаса после того, как мы выступили.

Ноздреватые комки чёрных туч, которые неудержимо пучило и болезненно распирало от тяжести заключённой в них «родовой» влаги, как-то суетливо заметались, подгоняемые порывами злящегося на их медлительность ветра…

Затем они будто огрызнулись, и тот испуганно отстал от них, как отстаёт не в меру обнаглевший щенок, с радостным лаем гоняющий в отсутствие взрослой собаки стадо, едва завидит нервное, угрожающее движение отдельных особей в свою сторону.

Рассерженные, они повернули, наконец, на него свои могучие рога, отчего шалун — ветер с быстрыми извинениями порхнул в сторону и притих, прилегший на пиках гор. Будто наблюдая за их тучными боками, которыми те нервно подёргивали, успокаиваясь…, но всё ещё сам возбуждённый, так и ждущий возможности пошалить ещё хоть немного…

Кучевые облачные образования, лениво шлявшиеся над вершинами съёжившихся от промозглой сырости гор, сбились в плотную массу, клубясь и перекатывая маслянистые от грызущего их телеса холода, единогласно насупились… и решились. Исторгли первую волну колючих льдинок, предвестников устойчивых холодов.

Поёжившийся Жук с досадой и раздражением глянул в небо, поплотнее втянул голову в воротник и натянул на уши засаленную кепку, похлопав для успокоения ладонями по отворотам-"наушникам".

К моему удивлению, парень был неплохим ходоком, и если не принимать во внимание его смешную манеру передвигаться из-за «наворотов» на ногах, пёр довольно ходко. Похоже, он неплохо уже знал эти места, потому как и в полной темноте хорошо ориентировался, — будто топал по проспекту, а не по пересечённой местности, то ныряющей вниз, то упорно задирающей перед нами свои щебенистые склоны.

Переваливаясь и раскорячив ноги, будто к паху у него был подвешен какой-то груз, он даже в этих обстоятельствах переставлял культяпки куда быстрее многих здоровых, но ленивых особей, у которых стул с детства, как я это называю, ножками вперёд растёт прямо из задницы.

Глядя на его честные старания, я усмехаюсь.

Действие препарата ещё даже не достигла пика, а потому парень вовсе не чувствует боли. Другое дело, что будет потом. Когда полопаются волдыри и начнёт саднить и жечь под мёртвою кожей отёчная и кроваво-красная ткань…

К тому времени, я надеюсь, он будет находиться подальше от меня, в безопасности и под крышей. А там — жди выздоровление и берегись грязи. Главное — не гадить на ноги, ходя в кусты, да на привалах не совать ноги куда попало.

В ответ на мои шутливые высказывания по этому поводу пацан как-то сердито глянул искоса… и засопел, прибавив шагу.

Сдаётся мне, он принял какое-то собственное решение насчёт того, как и где мы расстанемся, но уведомить меня об этом не спешит.

Наивный, он исподтишка улыбается своим нахальным детским мыслям, думая, что при случае сможет обмануть или как-то уговорить шагающего рядом с ним "дяхана"…

То, что «дяхан» в свою бытность сам не раз натягивал репетузы на лоб и не таким прощелыгам, это конопатое сушёное чмо и не догадывается. А пока пусть потешит себя иллюзиями, от меня не убудет.

Правда, я тоже, — нет-нет, а и позволяю себе кривую ухмылку по этому поводу, и тогда эта сопля тревожно косит в мою сторону, прибавляет суетливо ходу и начинает деловито сутулиться.

Чует что-то, змеёныш, а вот что — и сам себе он объяснить не в состоянии, лишь тревожится подсознательно. И «дуется» с едва заметным психом.

Ничего, переживёт.

— Жук, а Жук?

— Ау?

— А ты уже стрелял в кого-нибудь?

Тот насуплено дёргает уголком рта, будто досадуя на мою тупость, и вякает:

— Нее… не довелось.

— А что так? — ты ж солдат. Можно сказать, боец! Вон как орал страшно, когда меня увидел… Это для меня новый вид атаки, знаешь. Я даже перетрусил, — ну, думаю, всё…, кирдык мой пришёл, — ещё б немного, и я бы умер от разрыва печени, — не выдержал бы твоих "децибел"…

— Да ну Вас! — отвернувшись, он дуется вроде, а потом не выдерживает и прыскает, на несколько секунд отвлекается от дороги, и чуть не падает, запнувшись за какой-то камень.

Я едва успеваю поймать его за рукав.

— Господин хороший, не изволите ли под ножки изредка смотреть?

Испуганно ойкнув, он снова тут же пытается смеяться. Тихо и задорно, как школьник.

…Вот что значить молодость. Для неё не существует ужасов в их взрослом понимании. До её сознания ещё не доходит в полной мере степень тяжести тех или иных событий, действий, поступков или закономерностей…

Её мозг ещё не покрыт коркой опыта и рубцами ошибок, на которой и произрастает затем лишайник определения ценностей, направления приложения сил и взвешенности поступков, желания избежать негатива или наказания за его проявление.

Её поле девственно чисто, и готово принять абсолютно любые споры, что к нужному, непонятно как сложившемуся моменту готовности принять "посевной материал", просто успеют залететь на эту загадочную и бесшабашную почву…

И что это будут за семена, от кого и как пущенные по ветру, знать не дано.

Что взрастёт на ней, костенеющей от формирующего её переплетения корней приютившихся там "растений"…

Словно доверчивый цветок, раскрывшийся на своём первом робком рассвете. Который, впервые застенчиво приоткрывая сокровенность души своей навстречу миру, не подозревает и не ведает, какое насекомое первым упадёт в его любознательный бутон, чем его опылит…