Владимир Хлумов - Мастер дымных колец

Есть еще одно удивительное свойство главной улицы. Если вы киевлянин или были таковым в прошлом и если вы хотите встретить давно потерянного товарища, друга или просто знакомого, — идите на Крещатик. Но даже если у вас и не было желания кого-либо увидеть вновь, очутившись на Крещатике где-нибудь у Пассажа, у Грота или на Бессарабке, вы непременно повстречаетесь с давнишним, казалось бы, навсегда потерянным человеком.

Трофимов прекрасно знал о специфическом свойстве Крещатика и потому, принужденный сейчас проходить этой дорогой, профессионально втягивал голову в плечи, сутулился, неуклюже прижимал себя руками, становясь абсолютно неузнаваемым для постороннего взгляда. Правой рукой он то и дело щупал толстый пакет, оттопыривавший карман брюк, — подробнейшую карту-схему московского Кремля. Карту заказал ему Караулов, и вчера капитан, рискуя честью мундира, изъял ее из недр секретного управления. Теперь же, в назначенном месте, он передаст ее Караулову для последующего сравнения с чирвякинским наброском. Мог ли он еще год назад предполагать себя в такой роли? Простой вопрос и простой ответ. Нет, и никогда до. А вот на тебе, сказали принести, и он несет. И не просто под нажимом или в слепой вере, а сознательно, с долгим предварительным размышлением, с неоднократными колебаниями, с конечным освобождающим надрывом. Конечно, был и нажим. Но какой и с чьей стороны? Невероятно, но факт — со стороны неизвестного женского сердца. Да уж, понять Горыныча не трудно. Такой предмет многого стоит, и не в смысле только внешних впечатлений, а именно внутренним настроением, заметным для любого мало-мальски пристального взгляда.

Когда под утро она вышла из варфоломеевского дома, он ее не узнал. Вместо подавленной обстоятельствами, потерянной женщины, способной скорее просить, чем требовать, появилась независимая, уверенная в своей власти особа. Впечатление тут же подтвердилось ее словами.

— Посмотрите, он стоит у окна.

Зачем она ему об этом сказала? Хотела убедиться? Вряд ли. Слишком была уверена. Может быть, она хотела продемонстрировать свою власть над бывшим генеральным конструктором? Не похоже, да и к чему? Нет, здесь было что-то другое, какой-то непростой прием. Да, да, именно прием, а может быть, даже метод.

Трофимов остановился от напряженной попытки разобраться в том утреннем разговоре. Плотная, тягучая пешеходная масса медленно обтекала его со всех сторон, тут же смыкалась и исчезала в тенистых горизонтах каштановой аллеи. Было хорошо и спокойно. Пятна июньского солнца стайками кружились над зелеными газонами у фигурных крашеных скамеек, навечно занятых приезжими покупателями. Раньше все это его раздражало. И медлительность, и самодовольство, и бесцельное хождение туда-сюда по Крещатику. Потом свыкся, притерпелся, и уже изредка наезжая в столицу, иногда даже злился на грубое, суетливое московское движение.

Трофимов двинулся дальше, к Бессарабке, к острой пешеходной губе под названием «Стоянка такси». Здесь он занял очередь, посмотрел на часы, повернулся к бульвару пирамидальных тополей, скользнул взглядом по розовому граниту основателя партии и государства, потом правее, на ту сторону Крещатика, где прошлой осенью повстречал Горыныча, и для конспирации развернул газету.

С передовой страницы партийного органа глядело отретушированное высшее государственное начальство. Трофимов поискал следы неизлечимой болезни. Слухи о тяжелом недомогании генерального уже несколько недель муссировались за короткими дружескими перекурами комитета. Конечно, не впрямую, а на особом, как говорят литераторы, эзоповском жаргоне. Нет, ничего не заметно. Начальство любит жить долго. Все нормально, никаких видимых изменений. Те же обычные новости, те же неизменные рубрики. Газета сухо шуршала о всевозможных вахтах мира, дружественных и теплых приемах, о новых грандиозных стройках объектов черной и цветной металлургии, о магистралях и преодолении насущных проблем средствами атомной энергетики. Трофимов взглянул на часы. Пять минут шестого. Караулов опаздывал. Константин еще потому ждал этой встречи, что обязательно хотел выполнить просьбу Сони и получить наконец от Караулова тетрадку. Тот уже несколько раз отговаривался, ссылаясь то на забывчивость, то на вредность мифологических текстов для ихнего общего дела и для создания в народе образа руководителя нового типа, а то просто нагло врал, что он, мол, в глаза не видел никаких тетрадок, и знать не знает, и слыхом не слыхивал. В последний раз Трофимов так пригрозил Васе, что тот поклялся принести тетрадку.

Прошло еще пять минут. Очередь из четырех клиентов уже начала стаивать, а Караулов все не появлялся. Конечно, место встречи было выбрано из расчета на природную точность соратников, и кажется, зря. Трофимов забеспокоился. Он вспомнил их последнее совещание на квартире Варфоломеева. Говорил в основном Караулов, и все насчет столицы. Пугал некоей государственной машиной, заставлял Чирвякина снова и снова вспоминать молодые годы, рисовал с его слов невразумительные схемы, подъезды, ходы, крутил в воздухе ржавым амбарным ключом, повторяя то и дело, что июнь кончается и начинается июль, духота, пекло, и что, мол, Чирвякин и без того, а в отсутствии кислорода тем более может подвести. Чирвякин при этом виновато тряс гусиной шеей и поглядывал на хозяина. Тот же мрачно молчал, глядел в пол и только однажды вспылил, когда Василий упомянул о месте старта, подготовленном и оснащенном вполне в варфоломеевском духе, с деревянными лесами, прожекторами, в удобно удаленном от гражданских кварталов месте.

Трофимов долго ждал встречи с бывшим однокашником, хотел в прямом разговоре прояснить суть явлений, получить наконец надлежащую оценку карауловским планам. Даже надеялся, что придет он, мастер дымных колец, усмехнется и развеет фантастический мрак. Ждал, вот-вот хозяин воспрянет, возьмет инициативу в свои руки, и настанет полная естественная картина мира. Но Варфоломеев молчал, более того, кажется, даже соглашался с карауловским бредом, и только при упоминании нового строительства на киевских кручах сказал строгое слово, как будто все остальное было более реальным, чем бестолковая «железная баба», как для конспирации обозначал строительный объект Караулов. А так — вроде все поддержал. И даже идиотский старт с последующим захватом секретного координирующего устройства. Но и то сказать, сам Чирвякин клялся, будто существует.

Уже уходя, Трофимов подал руку хозяину, долго смотрел ему в глаза и ничего там не обнаружил. Кажется, генеральный был повержен, иначе куда исчез вечно хитроватый, шалопутный взгляд на вещи. Спросил: