Владимир Хлумов - Мастер дымных колец

Появилась скорая помощь. Бесчувственное тело положили на носилки и понесли в машину. Марта безвольно последовала за мужем. Казалось, тронется машина — и растает как наваждение необычный инцидент в зоопарке. Но в последний момент пострадавший пришел в себя, приподнялся слегка и, показывая рукой на своего спасителя, громко крикнул:

— Это он во всем виноват!

После этих слов пострадавший снова распластался и его быстренько всунули в фургон. Туда же забралась Марта. Карета тронулась.

— Вы что, знакомы? — спросил сержант.

— Нет, — отрезал Шалопут.

— Да, конечно. Наверно, ему померещилось. Спасибо вам за помощь, сержант с благодарностью посмотрел на собеседника и внезапно добавил: — У вас документик есть при себе?

— Пожалуйста, — Шалопут протянул кожаную книжечку.

Сержант с уважением прочел удостоверение и, переписав данные в блокнот, вежливо попрощался.

Глупо получилось, размышлял Шалопут, направляясь к выходу. Просто непонятно, почему так глупо. Он не любил, когда что-нибудь было ему не понято. Поэтому и работал всегда как бешеный, всю душу себе изматывал, пока не разберется.

Жажда узнавать и объяснять появилась у него в незапамятные времена. Может быть, здесь был реликтовый страх, выработанный древними предками в борьбе за существование с мертвыми силами природы. Да, да, именно страх. Сейчас, когда уже все кончилось, когда он в безопасности шагает мимо закрытых на тяжелые засовы и амбарные замки зверей и птиц, откуда-то из-под ребра по направлению к легким заструился пока еще еле слышный, но, очевидно, неотвратимый обыкновенный животный страх. Некоторые это называют вдохновением свободного мышления, парением духа человеческого, безусловным движителем научного прогресса.

— Эй, гражданин, куда прешь, здесь люди входят, а выход вона где! раздался голос кассира.

Шалопут брезгливо махнул рукой, но потом вдруг подошел к кассиру и неласково посмотрел в глаза.

— Ты что? — испугался старик.

Шалопут с пониманием подмигнул.

— Ну что, разыграли?

— Кого разыграли? — опять начал наглеть кассир.

— Сюрприз обещали?

— Какой сюрприз? — старик бестолково вращал глазами.

Шалопут опять махнул рукой и, сутулясь от своих мыслей, побрел прочь. Старик высунулся из окошка и вслед незнакомцу послал:

— Тьфу!

Не во всяком провинциальном городишке найдется свой собственный музей города. На Северной Заставе такой музей был. Некогда основатели Северной Заставы, отчаянные прожектеры и авантюристы, закладывая его на безлюдных морских берегах, уплатили немало серебра и золота иноземным архитекторам, требуя от них немедленных и точнейших схем будущего чудо-города. И такие проекты действительно были составлены, но в жизнь так и не воплотились. Причиной тому послужил неудачный выбор места, с холодным мокрым климатом и хлипким ненадежным грунтом. Строительство вскоре после его начала зачахло. Фактически удалось застроить лишь центральную площадь, с одной стороны трехэтажным дворцом в итальянском стиле, а с другой — полукруглым государственным домом. Множество же других дворцов, соборов и храмов так и остались в виде утонченных гравюр и эстампов висеть на стенах многочисленных залов и коридоров дворца памятником древней мечты основателей Северной Заставы. Остальная часть города была захвачена мелкой буржуазией и ремесленниками и застраивалась единолично, без генерального плана, а потому бестолково. Но горожане не подозревали об этом, поскольку вход во дворец был строго ограничен, и большинство из них не могло видеть блестящие проекты и сравнивать их с окружающим хаосом. После революции, однако, дворец был превращен в музей, и жители смогли убедиться воочию, насколько их обокрали.

В последние годы городишко ожил. В нем появился новенький микрорайончик с панельными пятиэтажками, а на правом берегу речки Темной началось какое-то гигантское строительство. За одно лето экскаваторы и грейдеры разрыли глубокий котлован, на дне которого соорудили пять железобетонных кубов, зарыли все это, а через год оттуда, из котлована, выросла стометровая ферма, по ночам мерцающая красными огнями. Объект строился военными, и жители лишь терялись в догадках насчет будущей судьбы своего города. Даже местное начальство было в замешательстве. Вот уже который год оно настаивало на возведении в городке ретранслятора телевизионных программ с целью полного охвата населения последними идеями центрального руководства. Но, по-видимому, в центре недооценивали значение Северной Заставы для исторических судеб государства и всячески отмалчивались. Когда же началась стройка за рекой, руководство Северной отправило в центр благодарственную телеграмму со словами: «Строительство телецентра встретили энтузиазмом тчк Население едином порыве ждет указаний поддержке строительства людьми материалами». Из центра ответа не последовало, но через некоторое время приехал уполномоченный и устно предупредил местных руководителей об ответственности за распространение ложной информации и разглашение государственной тайны. В результате такой гласности по Северной поползли всякие невероятные слухи. Одни запросто считали, что рядом с городом сооружается подземный аэродром, другие склонялись в пользу секретного оборонного завода, третьи справедливо возражали, мол, кто же будет метить стратегический военный объект стометровой вышкой, и полагали целью затеянного мероприятия плодоовощную базу областного значения. Что же касается военных на стройке, то это объяснили невозможностью опереться на малочисленную местную рабочую силу.

Илья Ильич Пригожин, мечтатель и просветитель, имел свое собственное мнение по поводу грандиозной стройки. Впрочем, подавляющее число жителей Северной, включая и его единственную дочь Соню, всерьез его точку зрения не принимали. Соня, например, часто говорила: «Милый, милый папочка, ты неисправимый фантазер. Ну подумай сам, какой здесь может быть космодром?» Первое время они много спорили по этому поводу, даже часто ругались. Позже, когда стройка подошла к концу, а никаких атрибутов космодрома не появилось, Соня перестала насмехаться над отцом, да и вообще приставать к нему по этому поводу. Илья Ильич отметил ее душевное благородство и сделал вид, будто изменил мнение.

Да, последнее время Соня все реже и реже заговаривала с отцом. Но была у этого еще одна причина, внезапно выяснившаяся накануне вечером. Соня пришла домой взволнованная и почему-то чуть-чуть бледная. С порога бросилась к отцу, обхватила легкими руками шею родного человека и шепнула на ухо: «Папа, я влюбилась.» «Что же, вполне естественно, — ответил отец, поглаживая свое чадо за ушком. — Тебе уже двадцать пять».