Владимир Хлумов - Мастер дымных колец

Отца она застала в кабинете за письменным столом. Он что-то с увлечением писал.

— Папа! — окликнула Илью Ильича Соня.

Тот, не поворачивая головы, что-то буркнул в ответ.

— Отец! — еще громче повторила Соня.

— А, Сонечка, да-да, — едва повернувшись, он отрешенно посмотрел на нее и тут же опять принялся скрипеть пером.

Раньше в таком положении она не стала бы больше трогать отца бесполезно. Но сейчас подошла к нему и холодной с мороза рукой потрясла его за плечо.

— Что ты, Соня? — удивился отец.

— Ты был?

— Где?

— В государственном доме.

— Нет, нет, — Илья Ильич не понимал, зачем ему сейчас докучают вопросами. — Я не пошел, Сонечка. Подожди, все это пустяки.

— Как пустяки? Ты же обещал, ты же говорил — все выяснится, — Соня чуть не плакала. — Ты же обещал… Ты говорил, Сергей Петрович поможет…

— Сергей Петрович! — обрадовался отец. — Сергей Петрович приехал! Да, да! Завтра мы с ним… В общем, тут такое, Соня! — глаза его горели юношеским естествоиспытательским огнем.

— И что с Евгением? — не утерпела Соня.

— А-а, ты об этом, — Илья Ильич поскучнел. — Все устроится, Соня, сейчас это не главное. Ты не беспокойся…

— Ты уезжаешь? — Соня заметила на диване полураскрытый чемодан с наспех набросанными туда предметами первой необходимости.

Илья Ильич виновато пожал плечами. В комнате стало тихо. Соня теперь заметила, что в доме нетоплено, и Илья Ильич выдыхает морозный пар. Она поправила платок и теперь услыхала, как со второй половины дома доносится завывание гармони и пьяное разухабистое пение.

…Всю ночь в лазарете покойник лежал,

Наутро ему надоело,

Он вышел на палубу, громко сказал:

Беритесь, ребята, за дело…

— Это Афанасич, — обрадовался Илья Ильич. — Слышь, как тянет. А вот, вот, послушай, Соня, еще один голос… Нет, послушай, какой голос!..

За стенкой кричали еще громче.

…Напрасно старушка ждет сына домой,

Ей скажут, она зарыдает.

А волны несутся одна за одной

И след их вдали исчезает.

— Сколько лет не пел Афанасич, не играл, а теперь, а?! Какой красавец, как тянет. Баян — это не шутка.

— Холодно, — сказала Соня и вышла из кабинета, едва не задев локтем космический посадочный бот.

Ее знобило. Она зашла к себе в комнату, достала из шкафа зимнее пальто и, укрывшись им, легла на кровать. Здесь она быстро согрелась и уснула. Тепло шло не только от старого маминого пальто, но и с другой половины дома. Там к вечеру хорошенько протопили и кое-что перепало пригожинской половине.

Ночью даже стало жарко. Она откинула на пол пальто и во сне наблюдала далекие картины детства. Дело было в феврале. Маленькую ученицу третьего класса задержали школьные дела и домой ей пришлось возвращаться одной-одинешенькой, да еще по темным пустынным улицам Северной Заставы. Было очень темно, из трех фонарей горел один. И пока она шла от одного пятна желтого света к другому, на нее наваливался со всех сторон колючий безлунный мрак. В эти моменты улицу обступали темные дикие звери с еле мерцающими желтоватыми глазами. Было страшно повернуть голову. Страшно и холодно. При любом незначительном движении колючий мороз тут же забирался в небольшие щелки и жалил нежную детскую кожу. Мороз был редкий даже для здешних северных зим. На таком морозе вырастали особые крупные снежинки с прекрасными преломляющими свойствами. Желтый свет вольфрамовой спиральки из редких фонарей рассыпался в темноте пригоршнями драгоценных и полудрагоценных камней. Барское излишество холодной ночи тоже пугало Соню. Ей казалось, какие-то недобрые люди разграбили городской музей и, убегая, впопыхах бесхозяйственно обронили вдоль дороги расхищенное народное добро. Миновав очередное светлое пятно и погрузившись в холодный мрак, она вдруг подняла к небу глаза и обнаружила безвоздушное космическое пространство, обильно утыканное молочными звездами. Оттуда, из однородных пустынь Вселенной, повеяло леденящим детскую душу арифметическим порядком. Два плюс два. Три плюс три. И еще, еще… Можно было складывать бесконечно, покоряя безжизненные пространства с помощью одного математического закона. Таким простым показалось Соне это ночное небо, что она от удивления задрала голову вверх, не понимая, где же там могут прятаться идеальные существа, о которых так много рассказывал ей отец. Прошагав с задранной вверх головкой какое-то время, она вдруг почувствовала, что кто-то больно ударил в грудь, да так сильно, что звезды словно молочные зубы посыпались во все стороны со своих насиженных мест. Дальше она бесчувственная лежала, накрытая сверху ранцем, и бессознательно пыталась выдернуть ногу из вмороженной в ледяную дорогу проволочной петли. После подошел к ней соседский худощавый паренек, потрогал за плечо, поднял ее на руки и понес, словно раненую, домой. Разбуженная наконец шаганием, она приподняла длинные ресницы и увидела маленькие блистающие в темноте глаза.

— Вы?! — удивилась она, поджимая под себя голые замерзшие ноги.

— Да, Соня, это я, — послышался голос из темноты.

— А где папа? — почему-то спросила она.

— Илья Ильич спит.

— Спит, — словно пропела Соня и вдруг обнаружила, что обе ее руки находятся в его холодных сухих ладонях.

Нужно было как-то срочно исправить это положение, но мышцы у нее обмякли, и все ее мысленные приказы бесполезно терялись на запутанных лихорадкой тропинках нервных окончаний.

— Он опять в кресле уснул? — спросила Соня, а сама подумала: зачем я об этом его спрашиваю.

— Дха, — гость кашлянул. — Да.

— Он меня обманул, — вдруг пожаловалась Соня. Она ожидала, что гость спросит, почему, но тот промолчал. Он знает, когда нужно молчать, подумала Соня. — И Евгений меня обманул. Они все бросили меня одну там на площади. Мне жарко, Сергей Петрович, — снова пожаловалась Соня и почувствовала, как на мизинце вокруг родимого пятна образовалось еще одно горячее пятнышко.

Оно так сильно жгло кожу, что она закрыла глаза. Потом новое пятнышко появилось на безымянном пальце, потом дальше, дальше, и так пять раз. Наконец Соня выдернула руку и звонко шлепнула гостя по щеке. Зазвенело во всех уголках их совместного дома. Наверное, если бы Афанасич не разбил сервиз тогда, то сейчас он еще долго пел бы свои хрустальные песни.

— Простите, Сергей Петрович. Зачем вы… — Соня попыталась найти какое-нибудь подходящее слово, но не смогла и спросила: — Его отпустят?

— Конечно.

— Правда? — обрадовалась Соня и вернула ночному гостю руку.

Ей стало вдруг на душе покойно и хорошо, как будто она опять на его руках покачивается и жмурится, чтобы никто не догадался, очнулась она или нет. Она опять почувствовала себя маленькой девочкой, которой ничего не стоит довериться доброму деятельному другу.