Вадим Шефнер - Девушка у обрыва (Сборник)

Ошеломленный этим точным исполнением моего творческого заказа, я пошел осматривать сотворенную квартиру. Кроме прихожей она состояла из огромной комнаты, кухни и санузла и еще одной маленькой комнатки. Эта комнатка была мною придумана просто для количества — понимал же я, что графская квартира не может состоять из одной комнаты. Но для второй комнаты я ничего особенного придумать не успел и решил, что она может быть чем-то вроде детдомовского санизолятора на случай болезни.

Зато в большой жилой комнате, которая имела не менее шестидесяти квадратных метров, окна были занавешены голубыми плюшевыми портьерами, в одном углу стоял рояль, накрытый натуральной тигровой шкурой, а в другом углу находился бильярд. Справа вдоль стены возвышался огромный белый буфет с медными поручнями — не хуже, чем на вокзале. Полки буфета ломились от бутылок с коньяком и шампанским. Здесь же имелся большой стол, накрытый парчовой скатертью, а возле него — диван из красного дерева, обитый синим сатином. Пол был вымощен синими и белыми метлахскими плитками, а кровать помещалась на мраморном возвышении. Кровать эта отлита была из чистого серебра, а панцирная сетка ее сплетена из золотой проволоки, и на этой сетке лежала перина гагачьего пуха и лиловое шелковое одеяло; простыни же почему-то не имелось. На стенах повсюду висели охотничьи трофеи — рога лосей и оленей, моржовые клыки, слоновые бивни и мамонтовые челюсти.

Кухня представляла собой обширное помещение со стенами, отделанными хрусталем. В ней стояло много кухонных столов из карельской березы, и на каждом столе — позолоченный примус и инкрустированная перламутром керосинка. На полках блестели золотые кастрюли, сковородки и утюги.

Кроме всего прочего, в новой моей квартире имелось много зеркал. А ванная и уборная — те были сплошь в зеркалах.

От всего этого богатства мне даже начало чудиться, будто я в сказочном сне, — и я стал проверять бытовую технику, чтобы убедиться в том, что все это — наяву. Я начал нажимать на выключатели — они действовали исправно. Потом сел перед роялем и ударил пальцем по клавише — рояль зазвучал. Правда, игре я не был обучен, но факт был налицо: струны звучали! После этого я направился в ванную и открыл кран — вода шла нормально. И все, что я проверял, — все действовало без перебоев. Все было без обмана!

Вернувшись в комнату, я разделся, выключил свет и лег на роскошную серебряную кровать. Но я долго не мог уснуть, мне мешала тишина. Очень уж тихо было под землей! К тому же под тяжестью моего тела золотая панцирная сетка начала растягиваться — очевидно, золото было слишком мягким металлом и не могло заменить собой железо. Я очутился вроде как бы в гамаке: ноги и голова оказались много выше туловища. Но наконец я кое-как уснул.

Ночью у меня разболелась обмороженная нога, да еще вдобавок золотая сетка совсем прогнулась, и я нижней частью тела стал ощущать холод мрамора, на котором стояла серебряная кровать. Проснувшись от всего этого, я решил обернуть больную ногу тигровой шкурой, лежавшей на рояле, и встал с постели. Но спросонок я позабыл, что постель стоит на возвышении, и загремел вниз по ступенькам. Хоть их было всего пять, но все же я набил шишку на лбу, а нога заболела еще больше. От боли я выругался такими словами, которые иногда употреблял в дни беспризорного детства. Ответом мне было глубокое подземное молчанье. Я включил две люстры, проковылял по холодным метлахским плиткам к роялю, взял шкуру и, не выключая света, лег на диван.

Но мне не спалось. Жуть стала забирать меня в этой роскошной огромной комнате, где стояла такая тишина. Тогда я снова встал и начал бродить по квартире, всюду включая свет. Затем прошел в ванную и открыл краны. Вода с шумом полилась в ванну и умывальник, и мне стало уже не так страшно.

Приняв все эти меры, я пошел в домашний изолятор. Это была небольшая, в восемь квадратных метров, комнатка, где стояла простая койка больничного типа. Остальную меблировку составляли большая плевательница, белый стул и белый медицинский шкафчик, полный всяких склянок. Здесь было как-то уютнее, и вскоре я уснул.

Утром кто-то тронул меня за плечо, и я открыл глаза. Передо мной стояла Лида.

— Уже утро, лентяй! — весело сказала она. — Мама зовет чай пить. Я еле нашла тебя. Что это за комната?

— Как что за комната? — ответил я. — Это домашний изолятор, На случай болезни. Если, например, ангина или коклюш.

— А что у тебя?

— Нет, я лично, если не считать ноги, ничем сейчас не болен, — пояснил я. — Но раз уж я имею возможность пожить эти три недели как граф-миллионер, то я должен целиком войти в его быт. По-моему, у каждого нормального графа имеется свой персональный изолятор. Не станет же такой тип из-за каждой ангины ложиться в больницу с прочими рядовыми гражданами… А тебе, Лида, можно задать один вопрос? Скажи, почему у вас здесь никакой живности нет? Ты могла бы собаку завести какую угодно, здесь ведь не коммунальная квартира. Я бы на твоем месте завел здесь собак и кошек — жилплощади хватает и еда бесплатная.

— У нас звери не выживают, — с грустью в голосе ответила Лида. — Была кошка, да недолго жила. А раз я вороненка с воли принесла, но он тоже не выжил.

— С воли принесла? — переспросил я.

— Ну да, сверху. Из лесу.

— А ты часто выходишь наверх?

— Нет, я редко выхожу. Отец против этого. Я выхожу наверх только зимой, в метель. Метель заметает следы, и дороги к нам никто не найдет. Да и то каждый раз приходится уговаривать отца.

— А тебе не скучновато здесь, Лида?

— Скучновато, конечно, — неохотно ответила она. — Но сейчас, когда ты здесь, мне веселей… Ну, я пойду. Ты одевайся.

Она ушла легкой походкой, а я встал, умылся и пошел к хозяевам подземного рая пить чай.

После чая Лида позвала меня в свою комнату. Комната у нее была небольшая и без всякой роскоши. На стене висели портреты каких-то девчонок.

— Это мои школьные подруги, я с ними дружила, — объяснила Лида.

— А теперь ты встречаешься с ними?

— Нет, — вздохнула Лида и рассказала, что она жила у какой-то дальней родственницы на Васильевском острове и училась в школе на Двенадцатой линии, а когда окончила школу, отец забрал ее сюда, потому что у матери стало неважно со здоровьем. А подруги думают, что Лида теперь живет во Владивостоке.

— А в Ленинграде ты, значит, бываешь только в метель?

— Да, только в метель.

— А что ты там делаешь?

— Брожу по улицам, по набережным. Смотрю на людей…

— Одна?

— Одна. А почему ты это спросил?

— Так. Я подумал, что с тобой, может быть, кто-нибудь гуляет. Ну, ухаживает, одним словом.

— Нет, за мной никто не ухаживает. Ведь я так редко бываю там, наверху…