Александр Уралов - Псы Господни (Domini Canes)

Мама найдется.

Нет, серьёзно ! Она же далеко была в момент, когда…

На вокзале его почему-то определили в плацкартный вагон с работниками ЗиКа. Впрочем, там были и приблудные, вроде него, Вовки, и вообще какие-то левые люди. Все орали, толкались, плакали, ругались. Из соседнего вагона с воем вышибли двух перепуганных девиц-студенток. Девицы испуганно шарахались по перрону, размазывая по щекам тушь. Сумасшедшая старуха, сидевшая на узле, визгливо кричала: «Так вам, бл…ди, так! С Сатаной-то вам хорошо будет!» — и беспрестанно крестилась.

Одна из девчонок разрыдалась. Подруга топталась рядом, машинально размазывая по щекам кровь из носа, и пугливо оглядываясь на орущих людей, грозящих им кулаками. «Только вернись, сука, я тебя урою!» — донеслось до Вовки. Он выкинул окурок и решительно выскочил на перрон.

— Куда?! — крикнули ему в спину. — Не пустим обратно!

— Пошёл ты… — сквозь зубы сказал Вовка и потащил ревущих девиц в вагон. К беснующимся соседям уже двигался хмурый патруль.

— Куда ты их тащишь? Сам припёрся, ещё и баб с собой тащишь! — крикнула ему в лицо закутанная в шаль женщина. Брызги слюны попали ему на лицо. Вовка, упрямо протискивающийся в тамбур, не успел ответить, как лицо дёрнулось и исчезло. Усатый немолодой мужчина, отпихнувший возмущавшуюся тётку, помог им войти. Продолжавшей орать бабе он коротко сказал:

— Не пи…ди! Ты тоже не из наших, — и глянул так, что визгливая тётка сочла за благо поджать губы и промолчать.

Вовка с девицами приткнулся у самого края, ближе к сортиру, где ещё можно было расположиться. Старший по вагону хотел что-то сказать, но усатый взял его за руку и быстро зашептал на ухо. Старший сделал несчастное лицо и плачущим голосом закричал:

— Вот будет зачистка — погорим ведь! Девушки, у вас хоть эвакуационные листы при себе есть?

— Есть! — всхлипнула окровавленная и трясущимися руками полезла во внутренний карман джинсовой курточки.

— Да ладно тебе… — старший махнул рукой и стал протискиваться по проходу в другой конец вагона.

— Не ссы, начальник, не погорим! — сказал ему вдогонку усатый. — Водка есть, парень?

— Пара бутылок… а что?

— Налей им грамм по сто. Скоро поедем, так что всё нормально. Ты сам откуда?

На перроне сухо защёлкала автоматная очередь. Люди кинулись к окнам. Кто-то завизжал.

— В воздух стреляют, — отмахнулся усатый. — Одурели все, как крысы… Ну, давай-ка и я с вами дёрну немного, за компанию. Ты много не лей, дорога у нас дальняя.

Через десять минут поезд тронулся. Застучали, загрохотали с тоской колёса, поплыла назад кричащая толпа, заиграл на вокзале старинный марш «Прощание славянки», царапая и растравливая душу, заревели женщины, причитая и охая…

— Пришествие, — качая головой, сказал усатый, разламывая хлеб. — Видишь, нож забыл. В первый раз в жизни в дорогу с собой не взял — забыл! Все, как с ума посходили, и я туда же…

— Так, ведь, страшно же! — искренне сказала почти успокоившаяся девушка, уже смывавшая мокрым носовым платком с лица кровь и косметику. — Так страшно! Райка, ты чего ревёшь? Едем уже!

Туман был густым и странно упругим. Ей казалось, что она нырнула на глубину, где, однако, на уши почти не давит, и можно дышать. Анна даже сделала несколько движений-гребков, как будто плыла под водой. Раздвигая руками чёртову хмарь, она представила себя плывущей в молочно-кисельной реке.

Наверное, если ногами оттолкнуться от самого «дна», можно всплыть. Нет, не получается. Ну и ладно — ногам на асфальтовой мостовой туман идти не мешает, и то хорошо.

Она шла, прихрамывая, ничего не видя вокруг. Изредка выдвигались смутные неопределённые силуэты, которые Анна хмуро обходила и снова продолжала свой путь. «Как ёжик в тумане» — равнодушно подумала она. Ноги сами вели в нужном направлении. В голове — фоном, как ненавязчивая музыка, звучал родной голосок. Без слов, просто эхом. Маячок в пустоте. Пока слышно — значит всё правильно. Это как идти по лесу и слушать птичий щебет. Не разбираешь, о чем они там чирикают, думаешь о своём, но машинально отмечаешь: вот это — синица, а это — соловей, кукушка плачет или сорока стрекочет.

Всё, что с нами происходит в жизни — не просто так. Во всём есть смысл…

….мысли колыхались, как спокойные прозрачные медузы.

Зачем мне нужны были эти дурацкие способности — «слышать» посторонних людей? Вот уж радость великая! Это так мешало в той, бывшей и ушедшей жизни! А вот, видишь ли, и пришел момент, когда пригодилось — слышать. Кожей, душой, подкоркой, подсознанием — чем бы то ни было — пригодилось!

…Вовка. Да всё нормально с ним, думаю. Ему Леночка бы понравилась. Младшая сестрёнка…

Из тумана выплыл силуэт дерева с коротко спиленными ветками… похожий на сгорбленную фигуру в капюшоне…

…доминиканцы — были такие монахи, я читала. Они носили белые рясы с черными капюшонами.

…а хорошо бы сейчас, чтобы кто-то молился за меня…

…чуть в стороне — скамейка со спинкой. Анна отметив, насколько отдаляется от «курса», свернула присесть отдохнуть. Нежный детский голосок в голове сменился на шелест, скрежет и ворчание. Вот слышится отдаленный пьяных грубый смех, а вот — злорадное бормотание. Экий ты, Анна Сергеевна, локатор. «Локатор, голова-пеленгатор!» — сказал бы, наверное, улыбающийся Илья. Да только не пеленг это никакой, Илюшенька! Он мне не нужен. Я просто знаю , где моя дочь. Просто знаю.

Посидев несколько минут, Анна встала и побрела дальше.

…опять камешек на крестике засветился красным, и тепло так от него…

…бесполезно…

…тепло…

Хорошо, что он есть. Всё-таки, память о той, бывшей когда-то Анне. Той Анне, которая верила в крест и молитву, волхование и пост, бабку Явдоху и пасхальные куличи… в благодать верила. В жизнь вечную, да не ту, что на самом деле есть, оказывается…

Сама того не замечая, она начала бормотать стихи. Останавливалась, запнувшись, начинала снова, повторяя и повторяя забытые строки, написанные Анной давным-давно ( совсем недавно ):