Виктор Колупаев - Сократ сибирских Афин

— Смотря, как городская система отопления выдержит эту зиму, — снова вставил Критий.

А Алкивиад сказал:

— У меня вот своя котельная с порядочным запасом мазута.

— Постелью я настолько доволен, что трудно бывает даже разбудить меня.

— Это-то и я испытываю, — сознался Алкивиад.

— А когда тело мое почувствует потребность в наслаждении любовью, я так бываю доволен тем, что есть, что женщины, к которым я обращаюсь, принимают меня с восторгом, поскольку никто другой не хочет иметь с ними дела.

— А ведь говорил, что предпочитаешь безумие наслаждению с женщинами, — заметил Алкивиад.

Антисфен не обратил на его реплику внимания и продолжал свою речь, похожую на предвыборное выступление.

— И все это кажется мне таким приятным, что испытывать большее наслаждения при исполнении каждого такого акта я и не желал бы, а напротив, меньше: до такой степени некоторые из них кажутся мне приятнее, чем это полезнее.

— Тут, похоже, Антисфен, ты спелся с Аристиппом, — сказал Сократ.

— Но самым драгоценным благом в моем богатстве я считаю вот что: если отняли бы у меня и то, что теперь есть, ни одно занятие, как я вижу, не оказалось бы настолько плохим, чтобы не могло доставлять мне пропитание в достаточном количестве.

— Ты бы и бутылки собирал, — словно, попрекнул его Критий.

— Можно и бутылки, а можно и амфоры… А когда мне захочется побаловать себя, я не покупаю на рынке дорогих продуктов, потому что начетисто, а достаю их из кладовой своей души. И гораздо более способствует удовольствию, когда подносишь ко рту пищу, дождавшись аппетита, чем когда употребляешь дорогие продукты, как, например, у тебя, Критий, на симпосии, когда я пью фаосское вино, не чувствуя жажды, а только потому, что оно попалось мне под руку.

— Чем это тебе не понравились мои пиры?! — возмутился Критий.

— Несомненно, и гораздо честнее должны быть люди, любящие дешевизну, чем дороговизну. Чем больше человеку хватает того, что есть, тем меньше он зарится на чужое.

— А ты докажи, что я зарюсь! — взвился Критий.

— Следует обратить внимание еще на то, — сказал Антисфен, вовсе и не обращая внимания на слова Крития, — что мое богатство делает человека более щедрым. Сократ, например, от которого я получил его, давал его мне без счета, без веса: сколько я мог унести с собою, столько он мне и давал. Я также теперь никому не отказываю: всем друзьям показываю изобилие богатства в моей душе и делюсь им со всяким.

— И все-таки, Антисфен, тщеславие действительно просвечивает сквозь дыры твоего плаща, — сказал Сократ.

Но Антисфен не обиделся на своего учителя.

— Далее, — сказал он, — видите, такая прелесть, как досуг, у меня всегда есть. Поэтому я могу смотреть, что стоит смотреть, слушать, что стоит слушать, и, чем я особенно дорожу, благодаря досугу проводить целые дни с Сократом, несмотря на то, что он иногда и высмеивает меня. Да и Сократ, мне кажется, не ценит людей, насчитывающих груды золота, а, кто ему нравится, с тем постоянно и проводит время.

После этого Сократ сказал:

— Итак, теперь, пожалуй, нам остается порассуждать о том, что каждый считает наиболее ценным.

— Не хотите ли выслушать меня первым? — спросил Критий. — Тогда как вы, насколько я понимаю, затруднились ответить на вопрос, зачем нужно богатство, я вам отвечу: богатство нужно, чтобы делать людей справедливее.

— Каким же это образом, дорогой Критий? — спросил Сократ.

— Я просто снабжаю их деньгами, клянусь Зевсом — Отцом и Зачинателем!

— Скажи-ка, Критий, где, по-твоему, люди хранят справедливость — в душе или в кошельке? — с издевкой спросил Антисфен.

— В душе, разумеется, — ответил Критий.

— А ты, значит, положив деньги в кошелек, делаешь души более справедливыми?

— Безусловно.

— Каким же это образом?

— Зная, что у них есть средства для приобретения всего жизненно необходимого, люди не хотят идти на преступления и подвергать себя опасности.

— Ну, а возвращают ли они тебе то, что берут? — спросил Антисфен.

— Конечно, нет, клянусь Зевсом-Продолжателем!

— Может быть, все-таки платят благодарностью?

— Нет, клянусь Зевсом — Отцом материализма, я даже благодарности от них не получаю. Более того! Некоторые становятся даже враждебнее, чем было до этого.

— Поразительно! — воскликнул Антисфен, насмешливо глядя на Крития. — Всех ты делаешь справедливее по отношению к другим, а к себе — нет.

— Что же в этом удивительного? Мало ли ты видел плотников и строителей, которые строят дома для многих других, а для себя ничего не могут построить и живут, снимая углы? Угомонись же, наконец, мудрец-обличитель!

— Клянусь собакой, — вмешался тут Сократ, — Критий должен с этим мириться. И прорицатели, говорят, предсказывают другим судьбу, а что их самих ожидает, не предвидят.

— Я-то свое возьму, Сократ. И надеюсь даже, что с прибылью! — пообещал Критий.

— Вот как, Критий! — воскликнул Антисфен. — Оказывается, ты и справедливость насаждаешь, да еще и прибыль от этого надеешься получить!

— Клянусь Зевсом-материалистом, они сами мне все принесут!

Тут мы все внезапно увидели женщину, в непристойной позе припавшую к статуям богов. Желая, видимо, освободить ее от суеверия, Антисфен сказал:

— Женщина, а не боишься ли ты, что бог стоит как раз позади тебя, — ведь все преисполнено им, — и ты оскорбляешь, а может быть, и соблазняешь его своим неприличным видом.

— А тебя не оскорбляю? — не меняя позы, лишь чуть повернув голову, спросила женщина.

— Меня, нет, — подтвердил Антисфен.

— Значит, боги вняли моим мольбам и послали именно тебя.

С этими словами она поднялась, схватила философа за руку и потащила за угол.

— Трудно тебе придется, — сказал Алкивиад.

— Трудности похожи на собак: они кусают лишь тех, кто к ним не привык, — ответил Антисфен.

И мы продолжили путь в неведомое без него.

Молчавший всю дорогу Федон, как мне показалось, уже начал превращаться из раба в философа. Да иначе и быть не могло!

— Друзья мои, — сказал Сократ, — сегодня ночью мне приснился сон, будто я держал на коленях лебедя, а он вдруг покрылся перьями и взлетел с дивным криком.

— Насколько я помню, — засмеялся Алкивиад, — сегодня ночью ты держал на коленях блудницу и она, действительно, была без перьев, нагая.

Я тоже удивился. Ведь сегодня ночью мы с Сократом были на симпосии у Каллипиги, я что-то не заметил, чтобы Сократ там спал. Вот Межеумович, тот точно спал. Тут мне снова захотелось попасть на симпосий, но, видно, время еще не приспело.

— Что касается Времени, — заметил Сократ, — то глобальный человек еще не разгадал эту странную загадку. И славный Агатий, хоть и собирает с населения огромные Времена, но что он собирает, — тоже не знает. Следовательно, Время имеет право течь, как ему угодно. Я и на симпосии у Каллипиги был, и держал на коленях блудницу, вернее, она сама ко мне взгромоздилась, а я лишь не сумел прогнать ее, и сон о лебеде видел.