Джефф Вандермеер - Починить Гановера

— Ты вернешься со мной. Возобновишь работу. Приступишь к своим обязанностям.

Я горько смеюсь:

— Они так и не нашли мне замену?

Вместо ответа снова раздается щелканье. Но я и так все знаю. Вундеркинд. Невероятное мастерство. Необычайная способность сосредоточиться на проблеме и решить ее. Например, строить воздушные корабли. Я по-прежнему достояние, которое они не могут позволить себе потерять.

— Ничего не выйдет. У тебя здесь нет никакой власти, — сообщаю я. Яркие глаза Гановера тускнеют, но тут же вспыхивают вновь.

Щелканье учащается. Теперь мне кажется, что такие звуки издает испорченная система вооружения.

— Ты знал, что я здесь, в этой деревне? — спрашиваю я. Молчание. Наконец я слышу:

— За тобой посланы десятки мне подобных. Рассеяны по всему миру.

— Значит, никто не знает.

— Я уже послал сигнал. Они идут за тобой.

Ужас. Шок. А потом гнев — неописуемая ярость, подобной которой я никогда еще не испытывал.

Когда чуть позже приходят Блейк с Ребеккой, с Гановером уже покончено. От него почти ничего не осталось. Я раздробил его голову, а потом и тело, и пытался растереть остатки в порошок. Не знаю, где может быть спрятан маячок и имеет ли теперь это какое-то значение, но я должен был попытаться его найти.

Они считают, что я рехнулся: добродушный кузнец, взбешенный Блейк и даже Ребекка. Я все твержу, что Империя наступает, что я главный инженер Империи. Что я здесь скрывался. Что им необходимо спрятаться: в холмах, в море… Где угодно. Только не оставаться здесь.

Но Блейк не желает вникать в мои слова — он видит только меня. А леди Солт прячет мысли за грустной улыбкой.

— Я велел его починить! — ревет Блейк перед тем, как вылететь из комнаты. — Теперь он ни на что не годится!

Меня грубо вталкивают в маленькую комнату, служащую деревенской тюрьмой, с решетками на окне, выходящем на море. Когда все уходят, я кричу вслед:

— Я создал эти воздушные корабли! Они прилетят за мной!

Леди Солт, не слушая, отступает от окна и уходит на поиски Блейка.

Когда темнеет, к окну подбирается Шайвер: не для того, чтобы мне помочь. Ему любопытно, почему я это сделал.

— Мы, по крайней мере, могли бы продать его горным людям, —

Он видит только деревню, море и дочь кузнеца. — Мы столько труда в него вложили!

Но у меня нет ответа. Есть только история, которой он, конечно, не поверит.

Давным-давно существовала страна, ставшая Империей. Ее армии вылетали из центра страны и завоевывали окраины. Побеждали варваров. Повсюду, где появлялись воины Империи, люди умирали или покорно сгибались под ее игом. И всегда, днем и ночью, оставались под пристальным наблюдением. Недремлющее око воздушных кораблей никогда не оставляло их в покое. Никто и никогда не видел ничего подобного раньше. И никто не мог оборониться от них. Люди писали о них стихи, проклинали и молили о милости и пощаде.

Главный конструктор этого ужаса, человек, решивший сложные проблемы, учитывавший все детали, наконец был призван императором новенькой, только что отчеканенной Империи, через пятнадцать лет после того, как впервые увидел золотистую флотилию кораблей на фоне ярко-синего неба. Император в то время пребывал на дальней границе, в богом забытом углу, окаймленном пустыней. Тамошние люди строили дома на склонах холмов и пользовались трубками, чтобы плеваться огнем в небо.

Меня повезли к Его Величеству — на воздушном корабле, разумеется. Впервые, если не считать поездок в столицу, я покинул свою маленькую общину. Страну, которую сотворил для себя. И с высоты увидел все, что помог создать. Жители покоренных земель задирали головы к небу, смотрели на нас со страхом и прятались, где только могли. Некоторые, дойдя до полного отчаяния, швыряли в нас камнями. Какая-то старуха Выкрикивала слова, неслышные на таком расстоянии, молодой человек с луком и стрелами принялся обстреливать гондолу, пока командир корабля не открыл огонь, оставив алый мазок на грязной дороге, над которой мы проплывали.

И эти картины, о существовании которых я не подозревал, развертывались подобно медленному жуткому кошмару, ибо мы продвигались неспешно, как ленивые боги, а ландшафт открывался под нами со странной завершенностью.

На окраинах все еще бушевала война, и прежде чем мы добрались до императора, я увидел свои создания, сгрудившиеся над вражескими войсками, сеявшие дождем МОИ бомбы на крошечные фигуркипалочки, истекавшие кровью, вопившие, умиравшие, покалеченные, разорванные на куски… и все это, как в немом кино.

Взрывы оглушали нас, а все остальное сводилось к далекой пантомиме, прерываемой только мрачным весельем наших пилотов.

Детская голова на камне. Тело, превратившееся в красную тень. Город в развалинах. Мужчина с оторванными конечностями. Везде одно и то же.

К тому времени, как я добрался до императора, получил его благословение и меч в награду, мне было нечего ответить. Я был молчаливее любого пленника. Покорным орудием. А когда вернулся, когда понял, что едва способен выносить самого себя, нашел способ сбежать из своей клетки.

Только чтобы меня выбросило на берег. На другом конце света.

Выбравшись из волн, а потом из песка, промокший до костей, полумертвый, я смотрю на них снизу вверх, в неярком утреннем свете, заслонившись рукой от первых лучей солнца, и гадаю: меня сейчас то ли убьют, то ли бросят обратно в море.

Леди Солт мрачна, слоено в чем-то сомневается. Но широкое лицо Блейка расплывается в улыбке.

— Добро пожаловать, незнакомец, — произносит он и протягивает руку.

Я с облегчением пожимаю ее. В этот момент нет ни Гановера ни боли, ни печали. Только крепкое пожатие. Только рука поднимающая меня с песка

Они приходят на рассвете, гораздо быстрее, чем я предполагал: десять золотистых воздушных кораблей. Гул их пропеллеров перекрывает шум прибоя. Из-за решетки я наблюдаю их смертоносное, прекрасное приближение на фоне свинцово-серого неба и темно-синих волн. Все так, словно ко мне возвращаются мои дети. Если они не наделены милосердием, то лишь потому, что я ни разу не подумал о милосердии, когда создавал для них корпус, гондолу, топливо и шестерни.

Несколько часов спустя я сижу в главной каюте воздушного корабля «Вечный триумф». Каюта обставлена столами и стульями красного дерева. Блюдо с фруктами на возвышении. Телескоп на треножнике. Глобус. Запах нюхательного табака. Мы сидим у окна: леди Солт и я.

За нашими спинами слегка поднимаются и опускаются прямоугольные окна, за которыми проплывают скалы, холмы и небо. Я не смотрю вниз.

Капитан Эванс пытается поддерживать с нами светскую беседу. Ему пятьдесят. Тощий как палка. Глаза полуприкрыты веками, что придает ему скорбный вид. Я не совсем понимаю, что он говорит: не могу сосредоточиться. Я как будто окоченел. Ощущение такое, словно я нахожусь совсем не здесь.