Марина Дяченко - Мир наизнанку (сборник)

– Явственный такой кошмар. Как наяву. Будто мы ночью на каком-то старом кладбище, могилы проваленные, крестов нету, а столбики такие…

Тимур и Игорь переглянулись.

– Алкоголик, – нежно сказал Витька. – Ты что, не помнишь, где мы ночью смородину жрали с куста? Где тебя рвало, а Тимурка…

– Ну, перестань, – дернулся Тимур.

Антоша мучительно заморгал:

– Я, это… Помню, как у невесты туфлю украли, а потом – сразу мы кофе пьем на бензоколонке. Такой, понимаете, монтаж…

Он засмеялся, но явно через силу.

– Чего орал-то? – поинтересовался Витька. – Ничего там страшного нет, на этом кладбище. Смородина вкусная.

Антоша перестал смеяться.

– Ну… там еще было кое-что… приснилось. И вообще, это моя машина, когда ты пустишь меня за руль?

– Я еще жить хочу, – отрезал Витька.

Они поехали дальше. Антон заново разглядывал измятый, изгвазданный пиджак и штаны с пятнами глины на коленях, охал и тихонько вздыхал. Потом, извернувшись, залез изнутри в багажник и вытащил банку энергетика. Облился на ходу, плюнул, повесил голову. Хмурясь, откинулся на спинку сиденья.

Антон, внук крупного советского чиновника и сын талантливого бизнесмена, знал в совершенстве три языка. Объездил еще в детстве весь мир и был добрейшим, щедрым, безобиднейшим существом – полноватым и сонным флегматиком. Отец обеспечил его рабочим местом – и Антоша работал добросовестно, но звезд с неба не хватал; в нем не было ни капли снобизма. Женился в девятнадцать лет по залету, через год развелся и платил алименты на сына. Когда приходила охота, рисовал отличные комиксы и этим прославился еще в школе; к сожалению, его теперешняя должность не была связана с рисованием и с искусством вообще.

– Будешь еще спать? – спросил Тимур, глядя, как Антоша понуро качает головой в такт каким-то своим мыслям.

– Нет, – тот потряс банкой, слушая, как бесятся внутри остатки энергетика. – У тебя таблеток нет от головы?

– От головы гильотина хорошо помогает.

– Я не против, – Антоша поежился. – Слушай, Тим. Что там было, на кладбище?

– Ничего. Могилы. Смородина.

– А… и все?

– А что еще? Мы сначала не поняли, куда заехали. Думали, пустырь.

– Пустырь, – Антоша молча пошевелил губами. – А… какая там земля?

– В смысле?

– Сухая? Или… мокрая? Твердая или комками?

– А я откуда знаю? Темно, трава по колено, крапива… Ты свой костюм разгляди получше, увидишь, какая земля!

– Ох, – Антоша озабоченно потер виски. – Как башка трещит… Ребята, реально, у них самогон на грибах какой-то. Иначе с какого перепугу мне бы такое мерещилось?

– Да что тебе приснилось, скажи, наконец?!

Антоша долго молчал. Когда все уверились, что он не будет отвечать, тихонько подал голос:

– Мне приснилось, что там земля расседается. Под такой высокой штукой вроде обелиска. Как гнилое мясо. Вот так – агм… ш-шу… Расходится, со скрипом таким или… уханьем. На кладбище.

– В черном-пречерном лесу, – подал голос Игорь. – На черной-пречерной поляне… Отдай мое сердце!

Антоша вздрогнул и выронил банку. Печально заругался, полез подбирать:

– Машину всю залил, костюм изгадил… Еще и башка раскалывается. Ну, съездили на свадебку!

В восемь пятнадцать они остановились позавтракать в придорожной забегаловке. Витька набрал себе бутербродов с колбасой и моментально сжевал, Игорь и Антоша взяли по пицце и едва откусили по кусочку, а Тимур вообще не стал брать еды – ограничился кофе, который, против ожидания, оказался вполне приличным.

На столах лежали вышитые салфетки. Смирные июньские мухи ползали по красным и черным клеточкам, будто играли друг с другом в шахматы. Игорь улыбнулся буфетчице, та ответила равнодушным рыбьим взглядом, и это неожиданно его уязвило.

Дикие люди, думал он, глядя, как буфетчица наклоняется над соседним столиком, сметая тряпкой крошки. На Западе в ответ на улыбку принято отвечать улыбкой же. Видно, что человек к тебе с добром, а ты что?

У буфетчицы была красивая попа. Игорь подумал о Катьке, которую он сегодня обещал повести в ночной клуб, и невесть почему разозлился. Вот приедет он усталый, похмельный, с красными глазами – а ей плевать на его настроение, ей нужно танцевать, манерничать, рисоваться, по сторонам глазками постреливать…

Он осадил себя. Это было глупо и несправедливо, так думать о Катьке. Она всего два месяца как его постоянная подруга. Ждет, скучает, котлет небось нажарила…

Слишком много ненужных мыслей лезло в голову в это утро – от усталости, разумеется. Буфетчица, мухи, котлеты. Надо попробовать поспать в машине.

…И приснится какая-нибудь дрянь, вот как Антону.

Антоша икнул и промокнул белый лоб бумажным платочком. Тимур о чем-то думал, и глаза его смотрели внутрь. Витька меланхолично дожевывал последний бутерброд. Все мы устали, подумал Игорь. Все мы ели и пили какую-то дрянь. Добраться домой, помыться в душе, выспаться в своей постели – и все эти сны о расседающихся кладбищах вывалятся из сознания, как песок из опрокинутого кузова. Псу, которого мы спасли, тоже было жутко, пока голодал и мерз в яме. А сейчас вырвался, наелся и спит где-то на солнышке, забыв о плохом…

Старые могилы, бывает, проседают, и оттуда вырывается сноп фосфорных, светящихся в темноте искр. Рассказывал старый преподаватель в институте – якобы видел такое еще мальчишкой, долго заикался потом, его даже к бабке водили «выливать переполох». Преподаватель, надо сказать, действительно чуть заикался, особенно когда злился на особо тупых студентов. Ну и пусть его; в такое ясное летнее утро не стоит думать о каких-то там кладбищах…

Он тут же увидел его будто воочию – неровные плиты, два покосившихся креста у дальней ограды. Но ведь не было крестов? Ограды вокруг кладбища точно не было. Помнится, кусты, гнилые столбы…

– Ты чего? – спросил Тимур, и Игорь обнаружил, что на него все смотрят.

– Ничего, – он изобразил удивление. – А что?

Витька тряхнул головой:

– Вот, блин, в ушах звенит. От недосыпа. Ну, чего вы такие смурные?

– Устали, – сказал Тимур, и одновременно Игорь отозвался:

– Да так…

Антоша снова икнул, да так громко, что буфетчица оглянулась.

В машине они пережили маленький скандал – Игорь хотел курить, опустив окно, Антоша был категорически против:

– Вонища будет! Я же не курю, я терпеть не могу, когда в машине курят! Ты же знаешь! Давай остановимся, отойди на десять метров и дыми сколько хочешь!

Игорь, раздраженный, еле сдержался, чтобы не послать Антошу, куда друзей обычно не посылают. Согласился потерпеть; почти сразу его начало мутить, во рту пересохло, и вода мало помогала. А хуже всего – Тимур вдруг начал петь, сперва тихо, потом все громче.