Евгений Лотош - Корректор. Книга третья: Равные звездам

Ее манипуляторы способны почти мгновенно разрушить деятельность мозга. ПОЧТИ мгновенно. Но скорость движения Шая такова, что он успеет приблизиться к ней на расстояние удара прежде, чем его мозг погаснет. А тело тренированного бойца не нуждается в постоянном сознательном контроле. Оно умеет действовать самостоятельно, почти инстинктивно.

Она попыталась сдвинуться в сторону, уйти с линии атаки, с того места, на который нацелил свой удар ее враг, но не успела. Боль в груди показалась ей совсем не сильной – немногим чувствительнее тупого удара по ребрам. Тело Шая, уже мертвое, по инерции двигаясь мимо, задело ее плечо, и сильный толчок бросил ее на землю. Падая, она еще попыталась сгруппироваться, но тело отказалось ей повиноваться. Земля ватным матрасом ударила ее по затылку и лопаткам, и во рту появился соленый привкус.

Она бездумно смотрела в небо, почему-то начавшее вращаться вокруг нее. Ужас и отчаяние, хлынувшее от друзей, охватили ее вязким коконом вины. Она умирает. Она подвела их. Она не справилась.

Последним, что она сумела увидеть, были стремительно накатывающиеся с юга грозовые облака, тут и там подсвечиваемые далекими пока вспышками молний.

Потом в мире внезапно выключили свет.

Сознание возвращалось медленно. Ей казалось, что она плавает в звенящей пустоте, способной утишить и исцелить любую боль. У нее не осталось ни ног, ни рук, и она совершенно не чувствовала тела. Щупальца манипуляторов расслабленно колыхались вокруг, но насчитывалось их почему-то не три, а гораздо, гораздо, гораздо больше. Наверное, я сейчас похожа на осьминога, мелькнула быстрая мысль. Или на ежика, у которого вместо колючек щупальца. Где-то неподалеку, почти вплотную за гранью сознания, она ощущала большой, раскаленный, но мягкий комок, а совсем рядом, под боком, чувствовался другой комок, твердый и холодный снаружи, но горячий и медленно бурлящий внутри. Я сплю, решила она, ленивым пушистым шариком перекатываясь в кромешной тьме, ныряя и взмывая в незримых омутах и купаясь в невидимых темных течениях. А еще где-то рядом находятся мама с папой и смотрят на меня с добрыми улыбками, ожидая, когда я открою глаза. Я сплю и скоро проснусь. Сейчас Парс запрыгнет на живот и начнет будить меня нарочито противным трезвоном, и я встану и пойду на лекцию… Только по какому предмету у меня лекция? И… я ее читаю или слушаю?

Осознание нахлынуло внезапной четкой волной. Какая лекция? Похищение, Сураграш, поединок с Шаем… Меня же убили!! Или нет? Я умерла? Но я думаю! Я мертва или жива? Что происходит? Почему я не чувствую свое тело?

Где-то вдалеке забрезжила белая искорка света, и она изо всех сил рванулась туда, вперед, чтобы стряхнуть происходящий кошмар – и резко дернулась на кровати в незнакомой комнате. Она, обнаженная, лежала на мягком топчане, стоящем в отгороженном ширмой углу, а из-за ширмы лился теплый солнечный свет, приветливый и радостный. Оттуда же доносились неразборчивые, но родные и знакомые голоса. Она соскочила с топчана, чувствуя под босыми ступнями гладкую упругость пола, отодвинула ширму и остановилась как вкопанная.

В пяти шагах от нее упругий пол из непонятного материала кончался, словно обрезанный, вместе с комнатой. Сразу за ним начинался заросший высокой травой луг, за которым тихо шелестели высокие толстые стволы тикуриновой рощи. Щебетали невидимые птицы, кожу обдувал ласковый теплый ветер, и высоко в небе сияло солнце.

На границе между полом и лугом прямо на земле устроились трое. Они сидели, скрестив ноги, спиной к Карине, и их золотисто-коричневые тела бронзово отсвечивали под лучами светила. Услышав шорох ширмы, они обернулись, и Карина ахнула, не сумев сдержаться.

– Папа! Рис! – воскликнула она. – Тетя Хи, ты жива!

Она бросилась к ним – и замерла, не сделав и двух шагов.

– Но ведь ты умерла… – растерянно сказала она. – Тетя Хи, ты… Нам же передали, что ты умерла. И я… Я тоже умерла? Где мы? Что здесь за место?

– Умерла ты, Кара, или нет – интересный теологический вопрос, – озорно усмехнулся Дзинтон, и Карина почувствовала, как при звуках его голоса радостно холодеет все внутри. – Технически – ага, умерла. Шай был хотя и тот еще мерзавец, но боец не чета тебе. Попасть длинной тяжелой тоскалой точно в сердце уже после того, как мозг перестал действовать – могу ему только поаплодировать. Посмертно, разумеется.

Он поднялся на ноги и подошел к Карине.

– Ну, здравствуй, дочурка, – серьезно сказал Демиург, взъерошивая ей волосы в своей излюбленной манере. – Давно не виделись. Очень рад тебя видеть вживую, если можно так выразиться. И я рад, что ты с честью прошла свой первый путь.

Карина на секунду прижалась к нему всем телом, как прижималась в детстве, но потом, спохватившись, отстранилась.

– Папа, – недоуменно сказала она, – но что произошло? Я все-таки умерла?

– В определенном смысле, – хмыкнул Дзинтон. – Хотя и не до конца.

– Джа! – Эхира тоже поднялась на ноги, и Карина только сейчас заметила, что она сильно помолодела. И еще в ней явственно проглядывали смутно знакомые черты – но чьи именно, непонятно. – Кончай ребенка мучить. Она и так в шоке. Давай, рассказывай. Или я сама расскажу, если ты вдруг своего хитроумия застеснялся.

– Ох, Майя, какая же ты все-таки нетерпеливая, – покачал головой Дзинтон. – Ну ладно, расскажу. И не только ей. Тебе тоже.

– Мне? – удивленно взглянула на него Эхира.

– Майя? – охнула Карина, глядя на нее. – Как – Майя?

– Очень просто, – нетерпеливо отмахнулась та, и ее фигура внезапно подернулась рябью и изменилась. Теперь перед Кариной стояла та самая девушка, что разговаривала с ней в Крестоцине ненастным вечером восемь лет назад. Только глаза – глаза у нее остались от Эхиры. – Все очень просто, хотя и не слишком тривиально поначалу. Эхира – моя автономная проекция с односторонней связью. Через терцию-другую, когда немного освоишься, я и тебя научу такому фокусу. Джа, что ты мне рассказать хочешь?

– Освоюсь? – тупо повторила Карина, переводя взгляд на Дзинтона. – Папа…

– Джа, – Панариши тоже поднялся на ноги и сладко потянулся. – Я бы на твоем месте действительно начал с самого начала. Если уж я столько времени в себя прийти не мог, то она тем более ничего не понимает. Если сам не можешь и Майе не доверяешь, давай я расскажу.

– Между прочим, Семен, терпеливость и уважение к старшим – весьма похвальные качества любого юноши, – Джао повернулся к нему, назидательно подняв палец. – А я тебя почти на миллион лет старше.

– А я тебя – на полмиллиона. Только что-то не помню, чтобы ты ко мне хоть когда-то хоть сколько-то уважения проявлял, – фыркнула Майя-Эхира. – Так его, Семка! Наконец-то у меня союзник появился. Станем его вдвоем воспитывать. Я с позиции жизненного опыта, а ты – искренней благородной юности.