Алан Кубатиев - Жертвуйте на построение рая

На исходе августа зазвенел звонок. Бурангулов при этом глубоко спал. Потому что было почти семь. Он же вставал почти в девять. Затем приходил на работу почти в одиннадцать, потому что полагалось почти в полвосьмого. Ему несколько раз указывали на это, но он всегда уверял, что на это согласен и надо искоренять. Но не искоренял. Потому что ему верили.

Пока туда звонили, Бурангулов поднимался. Когда звонить перестали, и он перестал и разместился обратно. Ему позвонили опять. Но он уже абсолютно раздумал и потому не вставал. А он ошибался. Потому что звонили всерьез.

Через одну с лишним секунду с ужасным звуком выпала у него дверь, всмятку убила кошку и напугала даже детей соседей, которые не боялись ничего. То есть дети. Вообще звуком Бурангулова разбудило, но совсем встать он не успел. Потому что ему дали по морде, в силу чего он упал обратно. Дали здорово, хотя с умом. Не разбив почти ничего или только размозжив немножко сверху. Позже он различил, что дали ему трое в костюмах, из которых один как раз давал, второй стоял примеряясь, а третий, то есть явно вообще-то первый, стоял и учитывал. Бурангулов не стал узнавать, за что, потому что они были в костюмах, и тоже спросил одеться. Чтобы не выделяться наружным видом и не наклали опять. Одеться ему как раз охотно позволили. Потом прошли с ним по расшибленной двери и спустились в высококачественный автомобиль. Тут Бурангулов осознал, что он пропал.

Пока его провозили по разным улицам, он мысленно прощался с каждой, мысленно вспоминая, что и как переживал на них. Увлекся этим делом так, что ничего не мог вспомнить и пропустил миг выезда за город. А миг произошел — где-то за Кара-Кол басом или Буза-Базаром, или потом, или раньше. Третий, но явно первый по званию объяснил Бурангулову, что сейчас они дадут ему по голове, как того требуют вопросы государственной тайны, то есть хранения. Бурангулов — теперь можно откровенно сказать, что его звали Ажбек — затосковал, и это отразилось у него на лице. Третий-Первый посмотрел на его лицо и сказал: нет, это воздействует на его талант. Лучше заклеим-ка ему глаза. Ажбек обрадовался и решил, что имеет дело с лучшими в своей профессии. Тут они сунули руки в карманы, достали жевательную резинку и начали ее разжевывать. Для Ажбека. Ну так сказали. Он сказал: можно я сам? Третий-Первый разъяснил: нет, потому что это спецрезинка и жуется она строго по инструкции. Разжевав, они успели заклеить Ажбеку только правый глаз, и то до половины. Потому что шофер свернул автомобиль в какой-то двор и злобно сказал: «Приехали». Третий-Первый наорал на двоих за пассивное жевание, но делать было уже нечего и пришлось выходить. Трое провели Бурангулова в дом, где его уже дожидались всякие люди, которых он еще не видел. Они тоже были в костюмах, но некоторые толстые, уверенные, в усах и зорко смотрели на него. Вряд ли это было за опоздания на работу. Похож, сказал один из ждавших. Начнем, сказал другой из ждавших. Вы кто, сказал Седьмой-Из-Ждавших.

Прошло примерно много времени, и Бурангулов стал совсем другой. Он работал мало, а больше обучался. Обучался он педагогами в масках и одним инструктором без маски, но в маске ему было бы куда лучше, потому что маску можно было бы подобрать очень красивую. Предметы были разные, и бесплатное питание. Больше всего ему нравились авокадо и каурма-шурпа. Это были не предметы, а бесплатное питание. А из предметов больше всего нравились пронырливание, поведение и успевание. Успевание у них преподавал преподаватель в маске, но его все узнавали, потому что у него не было обеих ног. Правда, его иногда путали с другим в маске, который преподавал движение. Однако Ажбек скоро научился их различать, потому что у преподавателя движения протезы скрипели, а у преподавателя успевания тележка жужжала. На успевании их учили успевать в нужное место. Учитель успевания делал это исключительно: тележка у него выглядела сделанной вручную из выкинутых материалов, но скрывала в себе плазменный мотор, подарок международной организации. Рулил он между ног, со страшной скоростью, но ни на кого не наезжал, хотя мог бы. Тележка была у него одного. А всех курсантов он учил тому же, но с ногами. Слова «Дорогу калеке!» он кричал на восемьдесят три разных лада. Ажбеку тайно рассказали, что он в специальном сборнике написал целую статью про это дело и раньше заставлял учить ее наизусть. По успеванию у Ажбека было твердое «успешно», и это было удивительно, потому что он раньше никуда не успевал. Он надеялся, что потом это отстанет. В промежутках иногда жутко веселились, потому что… Ну, в общем, ясно почему. Время так неслось, что Ажбек приобрел много новых выражений лица. Они ему очень помогали, всегда и во всем.

Одно ему смущало покой, и он тосковал в туалете за закрытой дверью. Вообще-то в туалете тоже серьезно занимались, и были курсанты, которые обучались там как главному. Инструктор, который раскрывал тайны этого дела, умел бесплатно пройти в платный туалет и даже для проверки своего мастерства ездил в Москву, где мог заплатить жизнью, как описано у одного самого современного писателя. Но он сумел расплатиться продукцией. Вот как расплачиваться продукцией всегда, везде и за все, он как раз учил. И было много курсантов, которые умоляли его допустить их в туалет.

Но не это смущало Ажбека, и даже не то, что среди этих курсантов попадались курсантки, и многие среди них были немыслимо красивы, как в парфюмерном отделе или просто на обложке турецкого мыла «Дуру». В его стране турок очень любили, хотя мыло у них было жуткое, но смотреть на него было очень прелестно. Или смотреть на обложку, где написано «Дуру». А мыться можно было не мыться. То есть не мылом. Или редко.

Смущало его совсем другое, о чем он скрытно тосковал за закрытой дверью. Просто очень сильно. Им все время подмигивали, что вот-вот уже выпуск, а куда, не говорили, и никто не знал, а как разузнать выпускников, Ажбек даже в курсе пронырливания не смог найти указаний. Явно они были где-то среди людей, но где именно и вот каких — это был главный секрет. Вряд ли их усовершенствовали так сильно для того, чтобы потом сразу уничтожать: как-то не экономно. Зачем тогда изготовлять, можно уничтожить до этого. Или еще раньше.