Клещенко Елена - Птица над городом. Оборотни города Москвы

— Официальное обещание… а ты-то в курсе?

— Не в курсе, правда. — «Ты» от этого Облика звучало малость нагловато, но я решила не придираться. — Единственное, что знаю, — что было это как-то связано с твоей армейской карьерой… только не кидайся на меня, как в тот раз, ладно?

— Я с тех пор не пил, — сообщил он. — В этом Облике я малопьющий. Только чай.

— Это радует, — искренне ответила я. — Ты не бери в голову, я не пыталась ничего про тебя разузнавать. Знаешь, почему врановые живут долго?

— Потому что мудрые?

— Потому что нелюбопытные и молчаливые.

— Ага. Особенно сороки.

Мы снова рассмеялись. Юки принесла чай — через край чашки висит нитка с липтоновским лейблом, в блюдечке пакетик сахара и долька лимона.

— Наталья знает? — спросила я.

— До сих пор не знала, — помрачнев, сказал он. — Хотя надо рассказать, наверное. Пусть уж лучше сразу выгонит…

— А эта Тамара обещала про тебя в школе рассказать?

— И не только в школе. Говорила, что все узнают. — Паша вздохнул, поднес чашку к губам. Черенок ложки уперся ему в ухо. — А, ладно. Хочешь, и тебе расскажу?

— Расскажи.

— Это было еще в восьмидесятые, — произнес подростковый тенор. — Я тогда был… ранен, думал — комиссуют, но обошлось.

Ну да, осиновое инородное тело в грудной клетке — не повод покидать строй, хотела заметить я, но вовремя вспомнила о молчаливости врановых.

— Направили меня в спецподразделение под Пермью. Мы там выходили с территории, охотились. В Облике, конечно.

— Вас что, не кормили там?

— Кормили, но иногда хотелось… национальной пищи. Не могли же они нам парного мяса завозить в секретную в/ч. Проще было разрешить охоту, если кто и увидит, не догадается, волк и волк. Ну вот, я съел зайца.

Сказав это, Паша умолк и принялся наматывать нитку от чайного пакетика на ложку.

— А потом что? — не выдержала я. — Поступил в Гринпис и раскаялся?

— А потом узнал, что во втором подразделении отрабатывали трансформацию в мелких млекопитающих. Нормалов трансформировали. Нам не сказали, уроды. И один не вернулся с пробежки.

Вот это был один из главных моих подвигов в этой истории: я не рассмеялась. Ни нервным смехом, никаким. Я приняла драму Пашиной жизни с серьезным лицом. Бывает. Уж если ПВО иной раз чужой летающий объект прозевает, а по своему отстреляется, чего вы хотите от разработчиков секретного биологического оружия? Вообще, замечу я, армейские маразмы — они только для слушателей смешны, а вот для непосредственных участников, и для тех, кого нечаянно съели, и для тех, кто съел…

— Так ты же не знал?

— А кому от этого легче?

— Да это вообще мог быть не ты! Мало ли что с ним могло случиться — филин, нормальный волк…

— А как доказать?

Я прикинула обстоятельства и решила, что, пожалуй, никак. М-да, коллизия.

— Ладно. Так чего от тебя хотела эта тетка в обмен на молчание?

— Сотрудничества. Им приспичило нормалов оборачивать, ты теперь знаешь, наверное, раз вы их взяли. А я это умею.

— Не поняла?

— Я волхв, у меня оно в роду. Она и это как-то пронюхала. Мы знаем Собачье Слово.

— Э-э… нецензурное?

— Практически полностью, — шепотом сказал Паша, со значением вытаращив глаза. — Одно приличное слово там есть, самое первое: «Ты…»- он сжал губы и сделал несколько дирижерских жестов, как бы управляя беззвучным оркестром. Вышло внушительно.

— И что, его все в армии знают? То есть в ваших спецподразделениях?

— Нет. Только отдельные фрагменты они знают. У меня политотдел его пытался выведать, но я отмазался, сказал, что забыл. Хватит с них Заячьего Слова. — Паша оскалился, совсем как Ламберт-старший.

— Погоди, так это правда? Любого нормала можно вот так запросто…

— Не то чтобы запросто. Там говорить надо почти минуту — это на самом деле немного, моряцкий загиб длиннее. Но за это время тебя запросто вырубят, если прикрытия не будет А главная проблема в том, что из нормала получается не оборотень, а зверь-нормал. Если ненадолго, то Суть потом возвращается, но зверь все равно выходит туповатый, беспамятный. Я говорил этой Тамаре, она не поверила. Или ей все равно было, не знаю.

— И ты с тех пор здесь отсиживаешься?

— Ага. Про то, что я двойной, почти никто не знает. Валера знает, но ему по должности положено. А они меня сто лет бы не нашли.

— Но ты же без денег улетел тогда? — вырвалось у меня. И зачем, спрашивается? Все-таки бивалент он всегда бивалент, и здесь самое их логово, вот сейчас услышу, за чей счет он здесь живет… оно мне надо?

— А я взял один долг, потом прилетел сюда. Устроился… живу.

Сказав это, Паша покраснел. Юки, подумала я.

— Что никто не знает, это точно. Я с третьей попытки Сереге поверила.

— А, так Валерий сначала Сергея ко мне послал? — Паша ехидно ухмыльнулся. — А он струсил сюда идти?

— Застеснялся, — насмехаться над Серегой я никому не позволю.

— Какая разница.

— Ты бы лучше сказал спасибо, что он не Бурцеву это поручил, — не менее ядовито сказала я. — Представляю, если бы медвед узнал, что учитель его сына бивалент…

— А Бурцев как раз знает, — холодно сказал Паша. — Они с отцом вместе служили. Друзьями были.

Слов для ответа у меня не нашлось. То, что папа четвероклассника и папа немолодого спецназовца были друзьями — такое случается даже у нормалов, а среди наших тем более не редкость, но…

— Отец из-за меня… не то чтобы переживал, это было не в его правилах. Когда выяснилось, что я двойной, он сказал, что с этим мы будем бороться. Мы жили в Туркмении, в военном городке. Тогда времена еще были глубоко советские, для него, конечно, это была неприятная новость.

Паша снова умолк.

— А почему, собственно? Прости за тупость, но в чем криминал? Если бы твой второй Облик был девочкой, тогда да, того… неприлично. А если оба мальчики…

Ламберт рассмеялся. Звонким, мальчишеским смехом. Соломенная голова поникла на столешницу.

— Галка, ты сама-то с какого года?

— С семьдесят пятого, а что?

— Дитя совсем. А тогда были пятидесятые — когда я пацаном был. Везде еще шпионов ловили. И в нашей части тоже… звериные Облики могли быть какие угодно, лишь бы записанные в медицинской карте. Но два человеческих Облика по одним документам числиться не могли. А насчет приличия — ты головой-то подумай: женщина, например, выйдет замуж за одного, а жить будет с двумя, это как называется?

— И что твой отец?

— Посмотрел на меня — на такого и на другого — и сказал: вот этого оставляем. То есть того, которого ты знаешь. Я — драться не люблю, глаза зажмуриваю. И думаю много. Книжки, опять же… Мне тогда было четыре года. С тех пор, как он меня заставал в этом Облике, — порол. Мать заступалась, да… — он махнул рукой и залпом допил свой чай.