Том Салливэн - Микки-маус — олимпиец

В разных частях света приблизительно с часовым интервалом в небо взмыли два самолета спецназначения. Первым от взлетной полосы секретной разведбазы под Минском оторвался гигант советского Аэрофлота. Сорока минутами позже «бегемот» с загнутыми крыльями компании Пан Америкэн покинул тщательно охраняемый тренировочный комплекс в Прово, штат Юта. Оба лайнера в международном воздушном пространстве летели в сопровождении истребителей. С помощью специальных спутников слежения каждый из них следовал курсом, огибающим центры управления климатом.

Среди персонала на борту царила ничем не нарушаемая скука. Время от времени раздавались хвастливые выкрики:

— Мы их уделаем, а, Никита?!

— Эгей, Стилт, да мы как начнем швырять — красные молокососы вмиг позеленеют!

Посадку произвели в гаванском аэропорту Хосе Марти на изолированных полосах, удаленных друг от друга на двести метров и разделенных тремя рядами колючей проволоки. Телеобъективы сократили это расстояние.

— Подделка! — взревел русский, просмотрев через час кадры американской высадки.

— Мошенничество, — нервно потирал руки американец, изучая видеозапись десанта русских. На следующий день, стоя рядышком на битком набитом олимпийском стадионе, они произнесли слова клятвы: братство, дружба, честная игра. Все как положено. Вавилон. Сто шестнадцать стран. Шестьдесят восемь языков. Когда клятва отзвучала и рев толпы всколыхнул трибуны, Дункан Шерман слащаво улыбнулся русскому коллеге:

— Мистер Смердяков, — произнес он несколько официально, — я надеюсь, мы сможем обойтись без переводчика.

Георгий Смердяков, в свою очередь, позволил себе улыбнуться:

— Да, я немного говорю по-английски, мистер Шэр-манн. Вежливо, но довольно дерзко они обменялись изучающими взглядами. Русский узрел мужчину седого, неряшливого и заросшего щетиной, возможно, из бывших спортсменов, с землистым от постоянной работы в помещении цветом кожи. Американец ознакомился с плоским, как блин, слегка искривленным румяным лицом ответственного представителя СССР и пришел к выводу, что тот никогда не шнуровал кроссовок. Едва ли этот херувимчик Смердяков вообще сможет дотянуться до своих носков, не повредив подколенное сухожилие.

— Надеюсь, перелет был приятным, — сказал Шерман.

— Весьма. А ваша посадка — я полагаю, мягкой?

— Можно подумать, вы ее не видели.

Смердяков на миг растерялся, но Шерман сверкнул зубами, и он опять осклабился.

— Надеюсь, туман не испортил вашего фильма, — сказал русский. — Кстати, нам для получения четкого изображения пришлось использовать компьютер.

— Ах, мистер Смердяков, разве мог жиденький туман помешать нам рассмотреть ваших тяжелоатлетов, которых спускали с борта самолета при помощи лебедки?

— Чемоданы у них громоздкие, — махнул рукой Смердяков. — Нас беспокоит этот ваш четырехметровый баскетболист. Не ушиб ли он себе голову? Или то была прыгунья в высоту? Мой тренер утверждает, что у него губы накрашены.

— Вы, должно быть, видели Стилта — он нес на плечах свою подружку. Самый длинный из наших едва достигает девяти футов. Примерно втрое выше ваших малявок.

— Плавок?.. — Смердяков прикинулся чайником.

— Лилипуток. Ну, знаете, этакие мышки-грызунишки, крошечный народец.

Смердяков беспомощно пожал плечами:

— Команда гимнасток у нас очень юная. Однако позвольте вас поздравить со столь необычной формой скелетов у многих ваших спортсменов. Чтобы сравняться с вами, нам пришлось бы нарушить все правила Второго Олимпийского Договора по генным операциям.

Как и почти весь штат русских, Смердяков обладал степенью доктора генной инженерии. Шерман был задет — он не имел права вдаваться в подробности.

Тем временем мимо них пронесли олимпийский факел, и Шерман почтительно выпрямился. Под бурные овации, словно в торжественной паване, факел несли по беговой дорожке. Его подняли по ступенькам на верхнюю трибуну стадиона. Флажки затрепетали. На водяных струях в воздух поднялись олимпийские кольца (явно рука Уолта Диснея. Кому еще взбредет в голову подобный трюк? После Игр второе и четвертое кольца превратятся в мышиные уши). Факел поднесли к чаше, вверх взметнулся столб пламени. И снова рев лавиной обрушился на трибуну, где стояли Шерман со Смердяковым. Официальным лицам принесли шампанского.

— За моего друга Шэр-манна! — провозгласил Смердяков. Продолжение тоста на русском повергло переводчицу в истерику.

Шерман благодарно кивнул.

— За Смердякова, — сказал он, — хрен с укропом ему…

На следующее утро Шерман приехал на стадион задолго до официального начала соревнований. Прохаживаясь по полю и беговой дорожке, он наблюдал за прибытием советских спортсменов и что-то диктовал на заметку своему Пятнице. Пока спортсмены перед разминкой стаскивали свои потные одинаковые костюмы, он придумал, как различать их без номеров.

— Автограф, — робко канючил он, тыча в лицо спортсмену блокнотом и карандашом. — Ав-автограф, п-пожалуйста.

Польщенный участник ставил свою подпись, а Пятница его щелкал. Без имен было не обойтись. На международных соревнованиях эти спортсмены не показывались из-за хромосомного теста месяцев пятнадцать. А хромосомные тесты требовались по причине генетического жульничества. Спортсмены опасались дисквалификации в олимпийский год.

При появлении на сцене русских женщин Шерман заметно оживился. Утверждать, что это женщины, он мог лишь потому, что, в отличие от мужчин, надпись «СССР» находилась у них не на правой, а на левой стороне груди. Когда они сняли куртки — разницы не осталось. Но кто воистину поразил Шермана и вызвал у него наибольшие подозрения своими нечеловеческими формами, так это прыгуньи.

— Боже ж ты мой, — протянул он.

— Блошиный цирк, — подтвердил Пятница.

Тонконогие, одинаковые, как сосиски, русские прыгуньи казались насекомоподобными русалками. Разминаясь, они подпрыгивали, будто кузнечики, и противоестественно выворачивали ноги. Развеялись последние сомнения.

— Протест, протест, протест, — бормотал Шерман, быстро щелкая пальцами.

Пятница выгреб из дипломата пачку форменных бланков, но сивые усы Шермана уже замелькали среди исполнительниц низкоорбитального балета.

— Автограф — готовь камеру, Феликс, — автограф, пожалуйста.

Пятница сражался с камерой, дипломатом и бланками протеста.

Внезапно раздался низкий рокот, и одна из дам направилась к Шерману, размахивая в воздухе руками, будто вытирала грязь с ветрового стекла.

— Это тренер, сэр, — предупредил Феликс.

Шерман не сдвинулся с места.

— Она говорит, если вы еще раз приблизитесь к ее девочкам, она скажет Людмиле, чтобы врезала вам по…