Пол Филиппо - Города

Вот четверо клоунов, пошатываясь, приближаются к ней. Стариканы вроде меня. Ковыляют на костылях. У них походка Франкенштейна, только загаживают улицу. На одном старые штаны, которые маловаты для него. Штанины на икрах заканчиваются, и держатся только ремнем, спереди не сходятся. Сплошь выставка тусклого белья.

Билл говорит:

— Микроволновая печь. Как-то получилось, что они эту печь обернули на нее, а не на себя. Только они не ведали, что творят.

Билл не в силах смотреть, он закрывает лицо.

А там, на странице, Бесси стирают с лица земли.

Ключи в ее руке раскалились, и она их роняет. Ее блестящие волосы нагреваются, она хлопает себя по лбу, сгибается и пытается защитить себя локтями.

Билл говорит, прикрывая рот рукой:

— Сеанс должен продолжаться двести пятьдесят секунд. Дольше вредно.

Это старые, старые чудаки. Все они шаркают ногами. Они забыли выключить эту гребаную штуку. Они забирают ключи от машины, но ключи чересчур горячие, и старики роняют их. Хай сделано! И вот они уже тащатся дальше в поисках выключателя.

Прошло триста секунд. Брюки Бесси уже дымятся, и кожа на лице начинает пузыриться.

— Ей придется трансплантировать радужную оболочку глаз, — говорит Билл.

Старики подхватывают ее сумочку и попросту оставляют Бесси там. Забираются в машину. Мне достается момент взглянуть на них.

Есть два пути к старению. В одном случае вы сморщиваетесь. В другом — раздуваетесь подобно облаку. У одного из них в свете дневных ламп лицо похоже на засушенный корень алтея.

— Старые пердуны.

Это я услышал собственный голос. Мне становится плохо, когда я злюсь. А злюсь я все время, и ничего не могу поделать. Я ничего не могу сделать для Бесси, никак не могу справиться с этими старыми придурками.

— С ней все будет в порядке, — говорит сын.

Он смотрит на меня, и на мгновение я опять становлюсь его папой. Не ахти каким папой я был, когда он был маленьким, вечно разъезжал по делам или работал на свою компанию. Господь с тобой, Билли. Я хотел, чтобы у меня было столько денег, чтобы не пришлось больше работать, чтобы можно было удалиться от суеты. Но все мои деньги ушли в мою старость.

Мы сомкнули руки. Всю свою жизнь Билл помогал людям. Билл лучше меня, вот и все.

— Прошу прощения, Билли, — говорю я и при этом имею в виду: за все.

В этот вечер мы с Джаззой все-таки берем себе по пиву в Счастливой ферме, но Джей сейчас не в лучшей форме. Он только сидит и таращится. От невробики у него кружится голова. Ему вкалывают в запястье новомодный наркотик. Он слегка подпрыгивает и стонет, когда его колют. Мы зависаем в обществе Гаса.

Этими славными хипповскими штучками занимается Гас. Он говорит, что продает планктон в страны типа Парагвая, так что они экономят на угле. Пока что. Всякий, кто в здравом уме, знает, что эта штука не действует, и денег на ней не сделаешь. Получается, что они остаются голыми.

И вот я задаюсь вопросом: откуда у Гаса берутся деньги? Дело-то в том, что очень уж много удачных сделок проворачивает этот маленький, скользкий хлыщ.

— Ты слышал об этой фигне ААЖ? — спрашивает он у меня.

— Только постольку, поскольку они сцапали мою внучку. Я не знал, что они фильтруют выпуски новостей.

— У меня есть кое-что, что фильтрует фильтры, — говорит он. — Это новость, о которой нам необходимо знать.

— О моей внучке?

— Нет. Посмотри мне в глаза. Ребята, которые это делают — команда. В стране существует несколько команд, но все они связаны между собой, и это старичье.

Внезапно я вспоминаю о ведущемся за нами масштабном наблюдении.

— И что?

— Наша сказка летит на ветер, согласись! Добренькие старички развлекаются компьютерными играми и принимают физиотерапию.

Глаза Гаса тверды как камни.

Я знал это. Гас — игрок.

Я спрашиваю его:

— А сколько ты… отстегиваешь Кертису?

Его лицо и улыбка не более выразительны, чем у броненосца за его спиной. Его брови слегка подпрыгивают.

— Слишком много, — отвечает он.

— Еще кто-нибудь?

Я задаю этот вопрос, имея в виду: кто остальные игроки? Приятно сознавать, что даже в нашем возрасте мы еще можем обзаводиться новыми знакомыми и друзьями.

— О да, — говорит он, оглянувшись по сторонам. — Начать хотя бы с Добрых Фей.

Добрые Феи — это парочка, они вместе уже пятьдесят лет. Они смотрят из-за своего столика и кажутся мне злобными.

— Я дам тебе фильтр, — говорит Гас.

Он держит слово, и я-таки получаю почту. Получается не сразу, почта загружается как непристойные картинки. Я пробую раза два и наконец отыскиваю код. Загружаю программу и получаю новостную картинку иного характера.

И вот я загружаю газету и читаю потаенную историю. Эта команда действует уже не первый месяц. Старые ребята захватывают бронированные электронные камеры, старые ребята распыляют в клубах парализующий газ или пускают электрические разряды в бесчисленные компьютеры. Они вырезают все, вплоть до последней сумочки и наручных часов, в то время как артиллерия, предназначенная для обороны игроков, оборачивается против них.

Есть застреленные старички, застреленные младенцы, застреленные красивые юные девочки, которым бы надо наслаждаться жизнью. Я никогда не испытывал уважения к прямым преступным действиям. Деньги — это магия, это религия. Вам нужно всего лишь войти в храм и удовлетворить себя, так, чтобы никто не пострадал.

Но я говорю не об этих дегенератах. Для них весь смысл в том, чтобы причинять страдания другим. Это даже не жулики. Жулики стремятся остаться незамеченными. Это же до того тупые и злобные парни, что хотят глобальной известности.

И возглавляет их безумец, который называет себя Силуэтом. О Иисусе, как в это можно поверить? Вероятно, он рос с мечтой сделаться преосвященством или чем-то в этом роде. Он по-прежнему проделывает свой немой трюк с выворачиванием рук, указывающих вниз. Силуэт худощав, словно манекенщик. У него колени толще, чем бедра, но (тьфу!), он весь в черном, и у него пустое лицо, просто черное пятно, без глаз и рта. О, Крутой Папа.

Я бросаю один взгляд на этого парня, и мне уже известно, кто он. Вы же знаете, мое поколение не проходило через войны. Мы росли, видя ужасы по телевидению, и задумывались о своей одежде. Этот парень сидит передо мной и не скрывает, что у него скулы убийцы. Наверное, ему лет восемьдесят, и он заботится о своей внешности.

Естественно, и манифест у него есть. Этот странный голос каркает его мне в лицо, и я наконец понимаю, что он использует аппаратуру, защищающую от узнавания. Никакого «отпечатка голоса» [113] Отпечаток голоса — средство защиты при передаче речевых сообщений. . И звучит его голос так, как если бы он говорил под водой.