Александр Казанцев - Озарение Нострадамуса

В городке Салоне его встретила жена и четверо детей, которых ждала более благополучная судьба, чем наследников короля Генриха II и его властной супруги.

Случилось так, что через три года, в 1559 году, Нострадамус снова оказался в Париже и по приглашению того же кардинала Бурбон-Вандейского поселился в его дворце.

И 1 июля вместе с ним отправился к Бастилии, где по приказу короля было создано ристалище по случаю двойного праздника: свадьбы дочери Генриха II Елизаветы, выдаваемой замуж за мрачного короля Испании Филиппа II, который недавно взошел на престол и не приехал в Париж за своей невестой из-за поездки в неспокойную Бельгию, а прислал вместо себя для участия в церемонии венчания герцога Альбу, вошедшего в историю под именем Кровавый. Помимо того, объявлялось о помолвке сестры короля Маргариты и герцога Савойского, с которым Нострадамус встречался в Тулоне по поводу подлинности принадлежащей Савойским знаменитой тулонской плащаницы, что Нострадамус не взялся установить.

Пригород Парижа преобразился. Перед ристалищем, в которое превращены были вчерашние крестьянские поля, поднялись спешно построенные трибуны для знатной публики, приглашенной на празднество.

Король отверг предложение о надоевшем всем балете или театральных представлениях, он хотел продемонстрировать на празднестве рыцарскую честь, отвагу и мужество.

Поэтому, кроме фейерверочных огней, заимствованных из далекого Китая, предполагались давно не виданные вельможами зрелища.

Нострадамус вместе с кардиналом Бурбон-Вандейским оказался вдали от королевской ложи, но и в ложе кардинала находились весьма знатные люди, с интересом рассматривающие раскинувшееся перед ними ристалище.

Вместе с тем Нострадамус ощущал на себе любопытные взгляды знати, достаточно наслышанной о чудесном предсказателе, наделавшем шуму в Париже еще три года назад.

Позади трибун возвышались мрачные стены Бастилии, С них расставленные там воины тоже взирали на место предстоящего зрелища.

И оно началось с парада конных рыцарей, закованных в доспехи, в шлемах с плюмажами, с направленными в небо остриями копий, со щитами, украшенными родовыми гербами.

Впереди вереницы тоже закованных в железо коней шел красавец конь со всадником в золотом шлеме. То был сам король Генрих II, возглавлявший задуманное им шествие.

Гром аплодисментов вызвал этот парад мощи и силы у заполнивших трибуны зрителей. Уже давно никто не видел ничего подобного. Перед ними возрождалась, вставала во всей своей былой славе старина.

Так уходили крестоносцы в свои походы, так дефилировали непобедимые рыцари перед решающими сражениями.

Но у Генриха II был обширный план торжеств, ему мало было проезда закованных в латы рыцарей перед трибунами.

Следом за красочным отрядом шагала пехота в панцирях, вооруженная мечами и длинными острыми пиками.

По неслышной команде пеший отряд выстроился своеобразным строем, который в будущих столетиях будет именоваться «каре». Воины образовали треугольник, направив и острие построения, и острие своих пик против сгруппировавшихся всадников в латах с копьями.

Замысел Генриха был таков, что мчащиеся лошади при виде направленных на них пик сами, не подчиняясь воле всадников, не станут напарываться на пики каре и, свернув чуть в сторону, промчатся, как бы скользя по стороне выстроенного треугольника.

И этот новый маневр был продемонстрирован как на первоклассных учениях.

Зрители видели, как на выстроившуюся такой геометрической фигурой, ощерившись пиками, пехоту помчались могучие всадники и как острый угол живого треугольника словно врезался в скачущую на него лавину, разрезая ее пополам и заставляя всадников проскакать мимо цели.

Но замысел короля был бы неполным, если бы он не продемонстрировал личным примером мощь конных рыцарей, сокрушающую пехотные ежи.

Все видели, что в очередной конной атаке принял участие рыцарь в золотом шлеме. Его конь, повинуясь несгибаемой воле всадника, ринулся на пики и, несмотря на свою защитную броню, пронзенный пикой, пал, а золотоголовый всадник, вскочив на ноги с мечом и щитом, бросился на направленные на него пики, рубя их или отводя в сторону ударами меча.

Другие рыцари, даже не доезжая до острия каре, спешивались и, следуя за золотоголовым вождем, устремлялись на пехотинцев, которые не выдержали, отступили и нарушили построение.

И тут новая конная атака уже не встретила ощеренных пик и погнала, обратила в бегство пехотинцев.

Золотоголовый вождь был награжден восторженными криками зрителей, видевших прообраз подлинной битвы.

Королю подали другого коня, и он продефилировал перед неистовствующими зрителями, спешился и поднялся в королевскую ложу.

Отовсюду он слышал крики, прославляющие его доблесть и военную выдумку.

Все это вскружило возвышавшуюся над всеми королевскую голову.

— Рыцарский турнир не прославится, — сказал он, — если не завершится схваткой подлинных рыцарей.

И, обернувшись к стоящему рядом с ним Великому Коннетаблю Франции герцогу Анн де Монморанси, добавил:

— Прикажите глашатаям объявить, что зрители станут сейчас свидетелями схватки двух львов.

Никто не понял, что имел в виду король, но слова его были тотчас переданы по трибунам.

И вызвали там некоторое смущение и перемещения. Все, кто находился в первых рядах, не видя перед собой защиты в виде непреодолимой для диких зверей изгороди, покидали свои места, чтобы перейти на более безопасные скамьи в верхних рядах.

Конечно, первыми так поступили дамы, кавалеры же лишь последовали за ними, чтобы не оставить их без защиты.

Нострадамус не присутствовал при том, что произошло в королевской ложе, но ему впоследствии во всех подробностях передал это вездесущий граф Спада.

— Лев — царь зверей, — произнес Генрих II, — среди людей же царствует король. Противником ему должен стать тот, у кого на щите изображен родовой герб со львом. Не так ли? — обратился он к молодому капитану шотландских стрелков графу Монтгомери.

— Если ваше величество имело в виду меня, то я не могу быть противником того, кому служу, — с поклоном ответил Монтгомери.

— Ваш отказ не украсит славы вашего древнего шотландского рода, господин капитан шотландских стрелков Габриель де Лондж граф Монтгомери, он заставит содрогнуться в фамильных склепах ваших достойных предков.

— Ваше величество, вы принуждаете меня поднять на вас руку.