Александр Казанцев - Озарение Нострадамуса

Для короля с королевой переулок был не тупиком, а открытой дверью к свободе и возвращению утраченной власти.

Мадам де Турзель посадила детей и втиснула в карету объемистую коробку с интимными принадлежностями, необходимыми в пути без остановок. Следом сели и король с королевой.

Граф де Форсен поднял подножку и осторожно, без шума прикрыл дверцу кареты, а сам вскочил на козлы рядом с кучером-гренадером, державшим меж колен мушкет, а за поясом пару пистолетов.

Карета тронулась и, проехав в соседний переулок, встретилась с ожидавшими ее всадниками.

На заставе перед выездом из Парижа карету задержали национальные гвардейцы.

Граф де Форсен соскочил с козел и подошел к старшему из гвардейцев.

— В карете мешки с серебром. Отряд охраняет их, — сказал он. — А чтобы вы могли убедиться, что это так, передаю вам один из мешков с серебром. Ознакомление с содержимым займет у вас слишком много времени, а мы спешим.

Гвардеец ухмыльнулся в усы, взвесил мешок на руке и сказал, взглянув на храпящих коней сопровождения «серебра»:

— Жаль, что не золото. Можете следовать. И карета помчалась по дорогам Франции.

Начало светать. Стали видны раскинувшиеся по обе стороны дороги поля с вышедшими чуть свет на работу крестьянами, без особого интереса поглядывавшими на карету.

И поля, и перелески были подернуты прозрачной синеватой дымкой, которую так тонко подмечают французские живописцы в своих непревзойденных пейзажах.

Может быть, здесь ночью прошла, минуя Париж, гроза, разразясь после вчерашнего знойного дня, и пар поднимался теперь с земли?

Всадники скакали не только позади кареты, но и рядом с нею.

Оба мальчика, проснувшись, принялись за военную игру, стреляли из воображаемых ружей и пистолетов в скачущих рядом всадников.

Правда, никто из них не выпадал из седла, но звуки выстрелов усердно воспроизводились и семилетним Карлом Людовиком, и его братом Луи Жозефом.

Их сестренка, названная в честь своей бабушки, австрийской императрицы, Марией-Терезой, расширенными глазенками смотрела в окно, больше интересуясь лениво пасущимися коровами, чем забавой братьев.

Кучер-гренадер безжалостно гнал запряженных цугом лошадей вскачь, так что всадники еле поспевали за ними Казалось, кони упадут, загнанные насмерть, но карета, подпрыгивая на ухабах и оставляя за собой облако пыли мчалась споря с ветром, так, как, видимо, прежде никогда не передвигалась. Жителям местечка, где происходила диковинным способом смена лошадей в последний раз перед Варенном, представилось необыкновенное зрелище. Карету, как и на предыдущих почтовых станциях, встречал отряд драгун из верных Королю полков. Они пускали своих коней во весь опор и, поравнявшись с упряжкой, ловко передавали гренадеру крюк от новой упряжки свежих лошадей. Гренадер, чуть придержав своих коней зацеплял крюк за кольцо в передке кареты, а старую упряжку скачущий рядом драгун подхватывал и отводил в сторону. Карета же продолжала мчаться, увлекаемая галопом свежих коней.

Всадники сопровождения тоже на ходу перескакивали на коней поравнявшихся с ними драгун, а потом догоняли карету. Наблюдая эту невиданную операцию, король заметил:

— Это достойно самого увлекательного представления. Кто это придумал?

— Важно ехать как можно быстрее, чтобы посланная за вами погоня не догнала бы нас, а загнала лошадей, — сказала Мария-Антуанетта.

— Не перестаю гордиться вами, — произнес король, вытирая платком уже мокрую шею.

Поистине «бегство», или «прогулка», королевской семьи было организовано с блеском. Никакая погоня, принимая во внимание выигранные ночные часы, не смогла бы догнать беглецов, все время меняющих лошадей, чего не могла бы сделать погоня, заранее не заготовившая подмену.

Но как бы быстро, споря с ветром, ни мчалась черная карета по пыльной дороге, существовало нечто, что намного перегоняло и ветер, и ее саму.

От Парижа до Варенна, так же как и в других направлениях, от столицы невидимыми лучами расходились линии сигнального телеграфа.

На холмах в пределах видимости постоянно дежурили сигнальщики, передавая флажками сообщения. Так от одного холма или деревянной вышки, сооруженной там, где возвышенности не было, сообщение летело действительно быстрее ветра, с которым пыталась спорить черная карета со сменяющейся упряжкой мчащихся во весь опор коней.

Из Варенна ей навстречу были высланы гвардейцы устроившие у дороги засаду.

Всадники сопровождения один за другим посыпались с седел, словно мальчики в карете стали в самом деле стрелять в них. Из придорожных кустов вспыхивали дымки настоящих выстрелов.

Кучер-гренадер выхватил пистолет и стал стрелять. Мальчики теперь видели, как мимо кареты проносились лошади без седоков.

Граф де Форсен подхватил у кучера вожжи, когда тог скатился с козел на дорогу. Граф, поняв бессмысленность, сопротивления, остановил лошадей.

Подскакавший конный гвардеец с трехцветной эмблемой на шапке спрыгнул на землю и, открыв дверцу кареты, вежливо обратился к королю:

— Ваше величество! Извините за беспокойство, но мне передано приказание Конвента сопровождать вас в Париж, где вас ждут собравшиеся депутаты.

Людовик XVI запыхтел, вытирая платком шею:

— Кто вам дал право, лейтенант, распоряжаться судьбой короля Франции?

— И его неприкосновенной семьи! — гневно добавила Мария-Антуанетта.

Мадам, я должен был бы прежде всего извиниться перед вами, но предписание Конвента, переданное по сигналь ному телеграфу, для меня закон, ибо законы провозглашаются Конвентом, а все мы, включая и ваши величества, — граждане Франции и обязаны их выполнять.

Я подчиняюсь силе и не хочу, понимаете, не хочу крови! — задыхаясь произнес король.

Граф де Форсен заменил убитого кучера, и лошади под его управлением неспешной трусцой потащили черную карету обратно в Париж.

Конные гвардейцы сопровождали ее.

При каждом въезде в лесок дамы и дети требовали остановки, на короткое время покидая карету.

Впереди был Париж, дворец Тюильри или… тюрьма?

Как решит Конвент.

Солнце клонилось к западу, утренняя дымка уступила место спускающимся на землю сумеркам.

В этих сумерках король Людовик XVI видел будущее Франции и свою судьбу.

Осень 1793 года, спустя пять месяцев после начала диктатуры якобинцев, сменивших городское самоуправление Парижа или Парижскую коммуну, новый диктатор Франции Максимилиан Робеспьер, худой, изможденный непрерывным напряжением, сидел, развалившись в королевском кресле перед письменным столом, инкрустированным золотом и перламутром. Он картинно позировал перед видной скульпторшей Парижа мадам Тисо, завершавшей с натуры принесенную ею с собой скульптуру из воска, копию сделанного из глины бюста по портрету Робеспьера.