Александр Казанцев - Ступени Нострадамуса

Фантомы на этот раз, покинув аристократическое семейство, перешли в вагон с пассажирами меньшего достатка,

Места здесь были только сидячие, и в проходах теснились люди, как в переполненном пригородном поезде в былые времена.

Но сейчас багаж занимал немало места на полу, и людям приходилось стоять не просто между скамьями, а на своих или чужих тюках и чемоданах из–за невозможности ступить куда–нибудь, кроме них.

— Господь карает людей за грехи, — вздыхала сгорбленная старушка.

— Так уже было однажды, — поучал аббат в черной сутане, — когда из всех живущих и грешивших на земле после сорока дней и сорока ночей непрерывного дождя остался только Ной со своей семьей, взяв на ковчег семь пар чистых и семь пар нечистых животных.

— Надеюсь, Альпы не затопит, — и мы найдем в Швейцарии приют. Там привыкли к туристам, и есть прекрасно оборудованные отели, — размечтался молодой франт.

— В Гавре с хищными лодочниками, дерущими с вас шкуру, стало невозможно жить. И сырость одолевает. Непрестанные дожди. Откуда вода берется в небе? — ворчал что–то жующий толстяк.

— Да если бы только в дождях было дело! Океан наступает. Вот в чем неодолимая беда, — заметил мужчина в рабочей блузе.

— Молитесь, и Господь спасет вас, — вставил аббат.

— Боюсь, не хватит нам швейцарских храмов. Придется разбивать молитвенные палатки, как вы думаете, ваше преподобие? — спросила женщина с ребенком на руках.

— Господь услышит отовсюду. Не падайте духом, дети мои.

— Духота в вагоне! Позавидуешь первому классу! — вздохнула нарядная дама.

— Завидовать будем тем, кто первым пересечет швейцарскую границу.

— Я думаю, что сделаем это все разом, — решил обладатель блузы.

— А вы не читали газет? Усиленный паспортный режим у пограничников, — забеспокоился толстяк.

— Не может того быть! Мы все европейцы. При чем тут Швейцария или Франция, — возмутился франт.

— Вот именно! Думаю, что толпы нашего брата заполнят швейцарские горы и из Германии, и из Италии. Недаром в Швейцарии говорят на трех языках.

— Европа давно едина. Пора бы переходить на общеевропейский язык, — заметил молчавший до сих пор старик.

— Не хотите ли вы навязать нам искаженную английскую латынь, или безобразную гортанную речь бошей, или итальянские напевы? — вмешалась нарядная дама.

— В Швейцарии, куда мы скоро приедем, в соседних деревнях все знают по три языка, а говорят на одном из них, — заверил бывалый франт.

— Нам не язык единый нужен, а сухое, безопасное от наводнений место!

— Не будет ли там тесно? Вот о чем думаю я, — возразила толстяку дама.

— Не только тесно, мадам, но и голодно. Готовьтесь сохранить фигуру.

Илья воспринимал все эти разговоры с тоскливым чувством, укоряя себя в противостоянии отцу, мечтавшему уничтожить вредный слой углекислоты в атмосфере.

Никто из здесь сидящих не подозревал, что ждет их впереди. А на последней монорельсовой станции перед горами, к удивлению беглецов из Гавра, их ждало… море. Но не прорвавшейся сюда воды, а море голов таких же беженцев с побережий прекрасной Франции и из Нормандии, и с юга… Они скопились перед цепью швейцарских стрелков с направленными в их сторону стволами автоматов.

Земля гор была занята исконными ее жителями, не желавшими пускать к себе чужаков.

Но как бы ни плотна была масса полуобезумевших от страха и негодования людей, но им пришлось потесниться для прохода бронекатов, с грохотом рвущихся к границе.

— Франция предъявила ультиматум. Мы войдем в горную страну вслед за бронекатами! — радостно кричали в толпе.

Но против бронекатов Франции появились бронированные машины Швейцарии, которая не воевала тысячу лет. Всему приходит конец, даже традиционному нейтралитету. Объектом вожделения стала сухая швейцарская земля с уходящими в облака горами. Впрочем, не в облака, а в суровые низкие тучи, то и дело проливавшиеся дождем.

В толпе беглецов ползли слухи о начавшихся переговорах между ощерившимися военными силами двух стран.

А людям надо было жить. Ставили неведомо откуда появившиеся палатки. Складывались из тюков стены, натягивался брезент, и под ним спасались уже промокшие, трясущиеся в ознобе люди. С трудом разжигали костры, кашляя не то от дыма, не то от простуды.

Настали сумерки, а затем и осенняя прохлада, вскоре перешедшая в нестерпимый холод. Под дождем костры тлели, а не грели.

Замерзшие люди сидели на земле, тесно прижавшись друг к другу, чтобы хоть как–нибудь согреться, забывая ссоры из–за места в палатке.

Доставали из тюков одеяла и кутались в них по двое, по трое, и даже не из одной семьи.

Ночь прошла в тщетном ожидании. Лишь Наза Вец с Ильей не рисковали ничем, прогуливаясь между противостоящими французскими и швейцарскими бронекатами и стволами артиллерийских орудий, готовых к бою.

Утром стало хоть светлее, но не теплее. Дождь лил по–прежнему, напоминая библейское сказание о сорока днях и сорока ночах проливных дождей перед великим потопом.

— Уж если нам тонуть, то пусть океан поднимется до снегов на горных вершинах. Погибать, так всем! — восклицал бывший нарядный франт, промокший костюм которого представлял жалкое зрелище.

Тогда–то и послышались первые выстрелы.

Началась война. В воздухе появились летательные машины, сбрасывая смертоносный груз, с грохотом взмывались с земли фонтаны огня и клубы дыма. Рушились здания, уничтожая, раня или оглушая людей…

Завязывались воздушные схватки. Юркие истребители, рев которых был слышен, когда они уже пролегали, схватывались с бомбардировщиками, напоминавшими исполинских летучих мышей с развернутыми треугольными крыльями.

Машины, оставляя в небе черный хвост, падали прямо на не знавших, куда убежать, людей, губя многих при ударе о землю, когда взвивались столбы огня.

Отовсюду слышались стоны и солдат, и мирных беженцев, спасавшихся от воды и попавших в огонь.

Семейство графини де Гранже расположилось в ее палатке, куда заглянул проходивший мимо офицер.

— Мой Бог! — воскликнул он. — Графиня де Гранже! Как вы попали в это месиво несчастных, владелица швейцарских гор и замка?

— Ах, милый лейтенант, — отозвалась превратившаяся в старуху графиня, — эти свиньи не пропустили даже меня, владелицу их земель, поскольку у меня французский паспорт и я не перестала быть французской аристократкой. А о семье сына и говорить нечего. Они — французы! И даже дети не имеют будто права войти в бабушкин дом, он отсюда виден на горном склоне.

— Ах, мадам, я в отчаянии! Но, верьте, мы водворим вас в ваш замок. Мы ждем приказа об атаке. Пока идут воздушные бои. Мы пробьем эту редкую цепь горе–вояк! Они узнают нас, потомков бонапартовских гренадеров!