Анастасия Монастырская - Теща Дракулы

А любопытство зудело…

Дракула наконец открыл глаза, лениво подкрутил ус. Священник и писарь боялись пошевелиться: первый смотрел на господаря с робкой надеждой и верой в чудо, второй — с мудрым пониманием. Кто-то, а Ебата прекрасно знал, что последует дальше.

— Казнить животное!

Грек визжал свиньей, когда два дюжих мужика волокли его в княжеский сад смерти — любимое место для кровавых забав. Там уже палач привычно остругивал осиновый кол. Специально делал потоньше, чтоб жертва помучилась.

— Пощади! Богом прошу! — кричал отец Гектор.

Но где найти уши, чтобы его услышали, или глаза, чтобы увидели?! Влад равнодушно уставился в безоблачное синее небо, словно чего-то ждал. Бог молчал, и Цепеш дал знак продолжать казнь.

— Нет! — бился Гектор, пока с него срывали одежды. Но как только поднесли к колу, обмяк куклой тряпичной, предварительно обмочившись. В беспамятстве и насадили, словно барана на вертел. Клирику повезло — умер быстро, не приходя в сознание. Дракула поморщился: никакой радости от казни. И что за день?!

— Теперь второго посмотрим.

Отец Мититей встретил Дракулу спокойно, словно загодя примирился со своей участью. Небольшой бочонок рядом с ним был пуст. Значит, времени зря не терял. Почему-то это понравилось Владу.

Князь не стал ходить вокруг да около, спросил прямо:

— Скажи, отец, что говорит обо мне народ?

Мититей задумался, но, собравшись с духом, все же высказал затаенное:

— Что же ему говорить, великий государь? До недавнего времени простой люд совсем не роптал. А вот теперь стал тебя проклинать на всех дорогах, жалуясь, что ты снова взимаешь с него повинности, которые на них наложили княжившие до твоего величества. Все чаще не тебя, а твоего родителя вспоминают добрым словом: мол, далеко откатилось яблочко от той яблоньки.

— Такова суть человека, — парировал Дракула, почувствовавший интерес к беседе. — Люди всегда верят, что новый правитель окажется лучше, потому охотно восстают против старого, но вскоре они на опыте убеждаются, что обманулись, ибо новый правитель всегда оказывается хуже старого. И нет дела, коего устройство было бы труднее, ведение опаснее, а успех сомнительнее, нежели замена старых порядков новыми. Кто бы ни выступал с подобным начинанием, его ожидает враждебность того, кому выгодны старые порядки, и холодность тех, кому выгодны новые.

— Складно говоришь, — заметил отец Мититей. — Но если сам про то знаешь, зачем меня спрашиваешь?

— Ты лицо духовное, к Богу приближенное, в твоих устах мудрость святая, — потупился Дракула. — Вот про ту истину и знать хочу.

— А когда узнаешь, казнишь?

Ай, молодца! — невольно восхитился князь. — Выпил чарку, и не одну, для храбрости, теперь не боится. Другим и ковша не хватает, чтоб страх унять.

— А ты, стало быть, казни боишься?

Отец Мититей опасливо взглянул в сторону сада пыток. Смерти и правда боялся. Но еще больше страшился, что придется выбирать: сказывали, что если человек князю нравился, то Дракула мог предложить смерть на выбор: кол, четвертование, освежевание или сожжение. Но все живьем. При всем богатстве предложенных вариантов, отец Мититей никак не мог решиться, в пользу какой казни сделать свой выбор. А спросить некого — тот, кто мог дать дельный совет, уже отсутствовал на белом свете.

— Казни, твое величество, я не очень боюсь. Все через смерть пройдем. Другое дело, чтоб Господь принял меня как должно.

Дракула сразу заскучал.

— Погоди к боженьке торопиться, еще успеешь. Ему есть, с кем сейчас поговорить. Вперед тебя посланца отправил. Ты вот, что мне скажи: отпустишь ли мой грех? Я только что убил человека.

— Не отпущу, твое величество, уж не серчай, — зажмурившись, ответил Мититей.

Позади охнул Ебата.

— Отчего ж? Твой вечный спорщик, отец Гектор, был не против.

— Его право, — вздернул подбородок отец Мититей. — Я же не стану. Покаяния в тебе нет, твое величество, а без этого и исповеди нет. Как убивал раньше, так и дальше станешь. Потому, как нравится. Душа твоя давно черной стала, изъеденная злом и гневом. Но отчего сердишься? Одно дело из турок мертвый лес делать, другое — своих убивать.

— Так ведь не понимают, — сам не понимая зачем, попытался объяснить Влад. — Куда ни ткнешь, всюду непонимание. Налоги не платят, мзду берут, каждый норовит сподличать, обмануть, присвоить чужое.

— И что? Ты — поводырь наш на земле, тебе объяснять жизнь и показывать. Убить проще всего, но если так и дальше пойдет, могильщиков на свете не останется.

К собственному удивлению Дракула ничуть не рассердился:

— Может, и прав ты, святой отец. Палку действительно перегибаю. Что еще в народе говорят?

— Многое. Но в последнее время все чаще знамение вспоминают. Накануне твоего воцарения небо два раза разрывала черная молния, земля тряслась и горела, и шел каменный дождь. Были видения слепым, а глухие слышали пророчества: придет зло в Валахию, страна утонет в теплой крови, из которой родится черный нетопырь. Пронесется он над землей, сжигая города, пойдет войной на врага, да только не сумеет его одолеть, отравленный любовью и материнским проклятием. Исцеление найдет нетопырь через прощение, но если и будет оно даровано, то только через шесть столетий в болотном городе, где нет людей, а есть тени, притворяющиеся людьми.

— Думаешь, пророчество обо мне?

— Не могу сказать, князь. Мне не ведомо. Но если мне будет позволено сказать: ты перестал отличать жизнь от смерти, и смерть от жизни. Для тебя они едины. Люди боятся твоего гнева, но рано или поздно страх кончается. И ему на смену приходит неудержимая ярость. Берегись, если твой народ восстанет против тебя. Если восстанет, то предаст тебя, а это гибель для всей Валахии. Только в тебе наше спасение от Мехмеда. В это я твердо верю. Теперь можешь меня казнить, я готов. Все сказал.

— Правду ты изрек, — сказал Дракула. — Я об этом подумаю. С сегодняшнего дня быть тебе духовником моего двора. Иди с миром.

Вбежав в свои покои, Виорика рухнула на мягкую постель, покрытую пушистым одеялом. Господи, что она наделала, глупая?! Как быть? Князь не терпит лжи. Он убьет ее, точно убьет. Как она могла сказать такое, теперь боженька ее точно покарает. А если князь ночью пожалует? Да и обнаружит ее обман? Он на расправу скорый — хорошо, если в сердцах шею свернет, а если пытку другую предложит? Вот Ебата, как видит ее, тут же облизывается. Виорика боялась признаться, что боится молодого писаря, а если Дракула разрешит… Нет, никогда Влад так не поступит: не даст топтать свою законную жену кому ни попадя. Но, что если она ему больше не жена?