Вадим Еловенко - Очищение

Отец Марк перекрестил вскакивающего на лошадь стражника и обратился к другому, что остался дежурить у ворот:

– А ты сын мой, что ты мне скажешь?

– Святой отец, – отозвался он звонко, – каждый день к городу подходят люди но, завидев черное знамя, уходят так и не приблизившись. Торговцы тоже не желают иметь с нами ничего общего. У нас-то провизия на исходе, я представляю, что в городе у вас.

– Прости, сын мой, но провизию из города мы вам передать не можем.

– Ничего, ваше преподобие, Карл на кухнях у барона что-нибудь да соберет нам сюда. Барон – щедрый человек.

Отец Марк покивал, соглашаясь со стражником, и спросил просто ради интереса:

– Вы вчера поздно вечером пропустили пятерых гвардейцев в город и с ними врача. Они вам показывали какие-то бумаги?

Стражник смутился от вопроса, но ответил честно:

– Нет, ваше преподобие, да и неграмотные мы. Что я, что Карл. Но сержант что в город их пропускал, читал бумаги. Я видел. Ну, а как они в город вошли другие обратно повернули. Даже, словом ни с кем не перекинулись.

– Другие? – удивился отец Марк.

– Да, святой отец, майор гвардии тут был с вооот такой золотой блямбой на груди… а с ним не меньше двух десяткой гвардейцев Его Величества.

Сопровождение врача начинало смущать пастора. Отправить три десятка не просто стражников, а гвардейцев, дабы человек достиг нужного города… высокого полета птица этот лекарь. Слишком даже высокого. Сомнения относительно медика все глубже вгрызались в истерзанную переживаниями душу пастора. Он решил непременно заняться вопросом новоприбывшего подробнее. Он пообещал себе, во что бы то ни стало прояснить ситуацию. Отец Марк никогда не был глупцом. И не водилось за ним греха надменности к деталям. Он всегда хотел получать только истину, а не «правду». Он хотел понимать, почему в тяжелое чумное время король выделяет из собственной гвардии столько людей, только чтобы этот странный медик добрался до их, проклятого Всевышним, городка.

Как же унизительно это мыться под душем в присутствии совершенно чужого мужчины. Только невероятная сила злости и даже, наверное, ненависти заставляла Вику себя вести спокойно, раскованно и естественно. Она смывала с себя грязь одиночной камеры. Она по три раза намыливала и споласкивала волосы. Она вылила на себя треть флакона дорогущего шампуня от перхоти. А парень, совсем молодой паренек в форме милиционера стоял оперевшись спиной о покрытую кафелем стену и играл на телефоне. Во что он там играл, Вика не видела, но эти постоянные мелодии ее раздражали жутко. Ее может быть не так бы раздражало, если бы он глазел на нее… но она знала, что этому парню она неинтересна вообще. Откуда их таких с железобетонной психикой набирают, для нее оставалось тайной.

Когда она выключила воду, парень словно проснувшись, спохватился, спрятал сотовый в карман форменных брюк и с железного, словно из морга стола подал ей большое белое вафельное полотенце. Она пыталась поймать своими глазами его взгляд, но не смогла. Парень все-таки стеснялся ее наготы. Когда она взяла у него из рук тряпку и насухо вытерла волосы, он поднес ей ее новую одежду. Но словно издеваясь над мальчиком в форме. Вика, долго и с удовольствием, растирала себя, пока полностью не высохла. Тогда она взяла из рук порозовевшего парня «пижаму» и медленно, опять таки неторопливо стала облачатся.

– А моя одежда? – спросила она и вопросительно и даже нагловато посмотрела на мальчика.

– Вам ее вернут после сан обработки. – Суховато ответил он и сказал чуть более жестко: – Сейчас следуйте за мной. Я вам покажу вашу комнату, покажу мед бокс, провожу вас в столовую. Сейчас… половина седьмого. Завтрак в восемь утра. Вы все успеете посмотреть и еще на завтрак не опоздаете. В учебные классы вас уже потом персонал проводит. Нам туда нельзя.

Вика по-шальному вскинула еще чуть влажные волосы, отчего они плетьми ударили ее по плечам и, задорно, сказала:

– Ну, веди меня.

Пока он вел ее закрытыми переходами между корпусами и медбоксами, Вика вспоминала слова Толика:

«– Не обманывайся. Теперь ты не женщина, не девушка. И даже может не человек, пока не победят эту заразу. Для них. Не для меня. Там у тебя будет все и тебя обучат всему. Дадут лучшее лечение и научат, как спасать от дурости других. Ты сможешь спасать людей. Разве это не великое дело? Что тогда может быть более великим? Ты сможешь спасти столько людей, когда начнется эта вакханалия. Ты стольких убережешь от ненависти толпы. Ты будешь себя Шиндлером чувствовать! Знаешь кто такой Шиндлер?»

Она не знала кто такой Шиндлер. Но сама идея ей понравилась. Ведь в ней, в этой идее, было спасение. И не только для других, как говорил там, у костра, Толик. Но и для нее. Вика все так же опасалась мести Сергея. А тут… тут надо быть не знаю кем , чтобы ее найти, а главное добраться до нее. Как сказал майор, принимая ее у Толика:

– Отныне вы под тотальной защитой государства. С вами просто ничего не может здесь случиться плохого.

Он еще что-то говорил о неудобствах отсутствия женского персонала на территории закрытого санатория для сотрудников МВД, но главное она поняла: Тут будут только такие как она и персонал, который обязан в меру своих возможностей удовлетворять ее нужды, а главное умереть, но защитить ее и других курсантов.

Да, она стала курсантом. Странное слово в применении к девушкам. Вика шла и думала, неужели девчонки, что поступают в училища МВД, нормально реагируют на это слово… Курсант.

Ей обещали обучение, ей обещали жизнь и лучшее лечение в этой стране. Ей обещали заботу и защиту обществом. За это она должна была учится. Учиться, учиться и еще раз учится. Что бы потом просто делать работу. Почти ту же что делал Толик. Только тот был здоров, а она была больна. И он защищал общество от больных и их «тараканов», а она должна была защитить «больных» от истерик общества. Ведь скоро все свершится. Скоро обнародуют НАСТОЯЩИЕ цифры. Скоро больного человека можно будет видеть за версту по повязкам, и узнавать по отсутствию мед карты. Именно она будет спасть таких, вывозя, пряча и доставляя в закрытые населенные пункты. И пусть их наверняка назовут лепрозориями. Пусть ее и таких как она назовут проклятьем человеческого рода. Но она должна будет делать это, пока чума не будет побеждена. Она должна будет спасать больных, чтобы, когда их вылечат… здоровым просто стало бы стыдно за то, что они делали и как унижали невинных жертв судьбы. Вика медленно, но верно понимала смысл своей будущей жизни. Болезнь отняла у нее нормальную жизнь. Но не отняла право зваться человеком.

Анатолий позвонил после обеда и Семен только подивился где в Столице может быть столь отвратительной связь.