Айн Рэнд - А есть а

Она не ощущала, что вернулась домой, даже войдя в свою квартиру, – всего лишь удобство, которое можно использовать, не придавая ему особого значения.

Но она испытала прилив энергии – как первый проблеск солнца в тумане, как первое осмысленное действие, – когда подняла телефонную трубку и набрала номер офиса Реардэна в Пенсильвании.

Мисс Таггарт? Неужели это вы? – радостно просто нала обычно строгая и несклонная к эмоциям мисс Айвз.

Здравствуйте, мисс Айвз. Надеюсь, я вас не напугала? Вы уже знали, что я жива?

О да! Узнала по радио сегодня утром.

Мистер Реардэн у себя?

Нет, мисс Таггарт, он… в Скалистых горах… ищет… то есть…

Да, я знаю. Нельзя ли с ним связаться?

Он должен вот-вот позвонить. Он остановился в Лос– Гатосе, в Колорадо. Я позвонила ему туда, как только услышала новость, но его не было на месте, и я передала, чтобы он перезвонил мне, как только вернется в отель.

Как называется отель?

«Эльдорадо», в Лос-Гатосе.

Спасибо, мисс Айвз. – Она собиралась повесить трубку.

Да, мисс Таггарт! -Да?

Что с вами случилось? Где вы были?

Я… я расскажу при встрече. Сейчас я в Нью-Йорке. Когда позвонит мистер Реардэн, передайте ему, что я у себя дома.

Да, мисс Таггарт.

Она положила трубку, но не сняла с нее руки, стремясь продлить контакт с тем, что имело для нее значение. Она осмотрела свою квартиру, взглянула из окна на город, ей не хотелось снова погружаться в мертвый туман бессмысленности.

Она подняла трубку и вызвала Лос-Гатос.

Отель «Эльдорадо», – недовольно ответил ей сонный женский голос.

Прошу вас передать сообщение мистеру Генри Реардэну. Попросите его, когда он вернется…

– Подождите, пожалуйста, минутку, – протянула в ответ женщина недовольным тоном человека, который считает всякую просьбу что-то сделать посягательством на личную жизнь.

Она слышала, как переключается номер, потом последовало жужжание, минутное молчание, и наконец раздался ясный, твердый мужской голос:

– Алло. – Она узнала Хэнка Реардэна.

Она уставилась на телефонную трубку, как на дуло револьвера, с чувством человека, попавшего в западню, с трудом переводя дыхание.

Алло? – повторил он.

Хэнк, это ты?

В ответ она услышала тихий звук, то ли просто глубокий вдох, то ли вздох, а за ним – долгие, ничего не значащие щелчки в трубке.

Хэнк! Ответа не было.

Хэнк! – в ужасе закричала она.

Ей показалось, что в трубке сделали усилие, чтобы восстановить дыхание, потом она услышала шепот – не вопрос, а утверждение, которое все ставило на место:

Дэгни.

Хэнк, прости меня! Дорогой, прости! Так ты не знал?

Где ты, Дэгни?

С тобой все в порядке?

Конечно.

Разве ты не знал, что я вернулась, что я… жива?

Нет, я не знал.

О Боже! Прости мой звонок, я…

О чем ты говоришь? Дэгни, где ты?

В Нью-Йорке. Ты не слышал? Об этом сообщали по радио.

Нет. Я только что вошел.

Разве тебе не передали, чтобы ты связался с мисс Айвз?

Нет.

У тебя все хорошо?

Теперь? – Она услышала, как он тихо и радостно рассмеялся. С этого момента его голос наполнился весельем и молодостью, счастье росло в нем с каждым словом. – Когда ты вернулась?

Сегодня утром.

– Дэгни, где ты была? Она ответила не сразу.

– Мой самолет разбился, – сказала она. – Меня по добрали, мне помогли, но я не могла сообщить о себе.

Радость в его голосе померкла.

Скверная история.

Если ты об аварии, то все не так уж скверно. Я не по страдала, то есть легко отделалась.

Тогда почему же не могла сообщить о себе?

Там не было… не было средств связи.

Почему ты так долго не возвращалась?

Я… я не могу ответить сейчас.

Дэгни, тебе что-то угрожало?

В тоне ответа, полурадостном-полугорьком, звучало почти сожаление:

Нет.

Тебя удерживали силой?

Нет, нисколько.

Но тогда ты могла бы вернуться раньше, разве нет? Но ты ведь не вернулась.

Да, но это все, что я могу тебе рассказать.

Где ты была, Дэгни?

Прости, давай не будем говорить об этом сейчас. По дождем до встречи.

Конечно. Не буду задавать вопросов. Только скажи мне: с тобой все хорошо?

Хорошо? Да.

Я имею в виду, не осталось ли серьезных увечий или последствий?

Тем же безрадостно-бодрым тоном она ответила:

Увечий? Нет, Хэнк. Что касается последствий, то не знаю.

Сегодня вечером ты еще будешь в Нью-Йорке?

Ну конечно. Теперь я… вернулась насовсем.

Точно?

Почему ты спрашиваешь?

Не знаю. Вероятно потому, что слишком хорошо знаю, что это такое – искать тебя и не находить.

Я вернулась.

Да. Увидимся через несколько часов. – Его голос прервался, будто сказанное показалось ему невероятным. – Через несколько часов, – утверждающе повторил он.

Я буду на месте.

– Дэгни… -Да?

Он радостно рассмеялся:

Нет, ничего. Просто хотел чуть дольше слышать твой голос. Прости меня. То есть не сейчас; я имею в виду, что сейчас я ничего не хочу сказать.

Хэнк, я…

До встречи, дорогая. Скоро увидимся.

Она стояла и смотрела на умолкшую трубку. Впервые после возвращения она почувствовала боль, но эта боль оживила ее.

Она позвонила секретарю в управление дороги и коротко известила, что будет через полчаса.

Памятник Натаниэлю Таггарту стоял перед ней в вестибюле вокзала во всей своей реальности. Дэгни казалось, что они одни в огромном храме, где раздавалось эхо; вокруг вились и исчезали туманными завихрениями бесплотные, бесформенные призраки. Она безмолвно стояла и смотрела на памятник, словно давая немногословную клятву. «Я вернулась» – эти слова были единственным ее приношением.

На двери ее кабинета висела все та же табличка «Дэгни Таггарт». Когда она вошла в приемную, на лицах ее сотрудников появилось выражение, в точности повторяющее выражение лица утопающего, которому бросили спасательный круг. В стеклянной загородке из-за своего стола навстречу ей поднялись Эдди Виллерс и какой-то человек, стоявший позади него. Эдди шагнул вперед, затем остановился, он словно оказался в клетке. Она же по очереди поприветствовала взглядом всех присутствующих, мягко улыбаясь им, как обреченным детям, и подошла к столу Эдди.

Эдди взирал на ее приближение, словно больше ничего не мог сейчас видеть, однако его поза должна была показать, что он еще слушает стоящего рядом с ним мужчину.

Тяга? – говорил тот голосом резким и звучным, но вместе с тем гнусавым и пренебрежительным. – С тягой нет проблем. Вот, например…

Привет, – тихо произнес Эдди с приглушенной улыб кой, словно приветствуя далекое видение.

Мужчина обернулся к ней. У него оказалось тяжелое желтое лицо, сложенное из дряблых мышц, и волнистые волосы. Он был красив той отвратительной красотой, которая удовлетворяет эстетическим критериям пивных. Тускло-матовые карие глаза были пусты и плоски, как стекляшки.