Айн Рэнд - Или – или

– Я не сотрудничаю под дулом пистолета.

– К чему этот разговор об оружии? Суть дела не столь серьезна, чтобы прибегать к подобным высказываниям. Мы отдаем себе отчет в том, что вина в этом деле лежит в основном на мистере Кеннете Денеггере, который спровоцировал нарушение закона, оказал на вас давление и признал свою вину, исчезнув, чтобы избежать суда.

– Нет. Мы сделали это по равноправному взаимному добровольному соглашению.

– Мистер Реардэн, вы можете не разделять некоторые наши идеи, – сказал второй судья, – но мы все трудимся с одной целью. На благо народа. Мы понимаем, что пренебречь правовыми формальностями вас побудила критическая обстановка на угольных шахтах и решающее значение топлива для общественного благосостояния.

– Нет, я руководствовался только личной выгодой и личными интересами. Какое воздействие это оказало на угольные шахты и общественное благосостояние – решать вам. Это не было мотивом моих действий.

Мистер Моуэн изумленно огляделся и прошептал Полу Ларкину:

– Что-то тут не то.

– Заткнись! – огрызнулся Ларкин.

– Я уверен, мистер Реардэн, – сказал пожилой судья, – что в действительности вы не верите, так же как и общество, что мы хотим обойтись с вами как с жертвой. Если кто-то пребывает в таком заблуждении, мы постараемся доказать, что это не так.

Судьи удалились для принятия решения. Отсутствовали они недолго. Зал встретил их зловещей тишиной, они объявили, что на Генри Реардэна накладывается штраф в пять тысяч долларов; приговор был условным.

Вспышка презрительного смеха прорвалась сквозь потрясшую зал овацию. Аплодисменты были адресованы Реардэну, смех – судьям.

Реардэн стоял, не шелохнувшись, не повернувшись к публике, почти не слыша рукоплесканий. Он смотрел на судей. На его лице не было ликования, он напряженно, с горьким изумлением, почти страхом смотрел на судей. Он видел гнусность и ничтожность врага, разрушающего мир, словно после многолетних поисков среди всеобщего опустошения, руин огромных заводов, обломков мощных двигателей, трупов непобедимых героев наткнулся на разрушителя – и нашел не могучего гиганта, а крысу, готовую улизнуть в нору при звуке шагов человека. Если это побеждает нас, размышлял Реардэн, то виноваты мы.

Его толкали со всех сторон. Он улыбался в ответ на улыбки, на неистовый, почти трагический восторг лиц; в его улыбке была печаль.

– Благослови вас Господь, мистер Реардэн! – сказала пожилая женщина в небрежно накинутой на голову шали. – Вы можете спасти нас, мистер Реардэн? Они поедают нас заживо, и бесполезно кого-то дурачить, будто они воюют только с богатыми. Вы знаете, что происходит с нами?

– Послушайте, мистер Реардэн, – сказал мужчина, похожий на заводского рабочего, – богатые продают нас с потрохами. Передайте этим состоятельным ублюдкам, которые так озабочены раздачей всего подряд, что, раздаривая свои богатства, они продают шкуру с наших хребтов.

– Я знаю, – произнес Реардэн.

Вина – на нас, думал он. Если мы, будучи движущей силой, кормильцами, благодетелями человечества, позволяем, чтобы нас клеймили, как злодеев, и молча несем наказание за наши добродетели – на торжество какого «добра» мы рассчитываем?

Реардэн взглянул на окружающих его людей. Сегодня эти люди приветствовали его громкими возгласами; точно так же они приветствовали его, стоя вдоль железнодорожного полотна линии Джона Галта. Но завтра они потребуют новых указов от Висли Мауча и программ бесплатного жилья от Орена Бойла, и балки Бойла обрушатся на их головы. Они будут этого требовать, им втолкуют, чтобы они забыли, как забывают свои проступки, что Хэнк Реардэн вызвал у них крики одобрения.

Почему люди готовы отречься от лучших мгновений в их жизни, как от греховных? Почему они предают лучшее в себе? Что заставило их поверить, будто земля – царство зла, а безысходность – их судьба. Реардэн не мог определить причину, но знал, что она должна быть названа. Он ощущал это как огромный знак вопроса в зале суда; и теперь его долгом было ответить.

Вот приговор, вынесенный ему судом: выяснить, какая идея, простая, доступная самому незамысловатому человеку, заставила человечество принять учение, ведущее его к самоуничтожению.

V

– Хэнк, я больше не буду считать это безнадежным – никогда, – сказала Дэгни вечером после суда, – меня никогда не заставят бросить работу. Ты доказал, что справедливость в конце концов побеждает. – Она немного помолчала и добавила: – Если знаешь, что такое справедливость.

Лилиан сказала ему на следующий день за ужином:

– Итак, ты выиграл? – Ее голос звучал неопределенно; она ничего не добавила; она изучала его, словно разгадывая загадку.

Наш Нянь спросил Реардэна на заводе:

– Мистер Реардэн, что такое моральный принцип?

– То, от чего много неприятностей.

Парень нахмурился, потом пожал плечами и, смеясь, произнес:

– Черт, это было чудесное шоу! Какую взбучку вы им задали, мистер Реардэн! Я не отходил от радио и стонал от смеха.

– Откуда ты знаешь, что это была взбучка?

– Но ведь была?

– Ты уверен?

– Уверен.

– То, что заставляет тебя быть уверенным, и есть моральный принцип.

Газеты молчали. После особого внимания, которое они уделили этому делу, газетчики вели себя так, словно процесс не заслуживал упоминания. На последних страницах печатались краткие отчеты, составленные в таких общих словах, что нельзя было обнаружить и намека на какие-либо неувязки.

Бизнесмены, с которыми Реардэн встречался, казалось, избегали говорить о суде. Некоторые вообще отворачивались с негодующим видом, словно боялись, что даже взгляд на него может быть истолкован как определенная позиция. Другие высказывались:

– По-моему, Реардэн, это было крайне неблагоразумно с твоей стороны.

– …мне кажется, сейчас не время наживать врагов.

– …мы не можем позволить себе вызывать негодование.

– Чье негодование? – спросил Реардэн.

– Не думаю, что правительству это понравится.

– Ты видел последствия этого.

– Не знаю… Народ не одобрит это, все идет к взрыву негодования.

– Ты видел, как народ принял это.

– Ну не знаю… Мы так стараемся не подавать никакого повода для обвинений в эгоизме, а ты дал козыри в руки врагу.

– Может быть, ты согласен с врагом, что не имеешь права на свои доходы и собственность?

– Нет, конечно, нет, но зачем же кидаться в крайности? Всегда есть золотая середина.

– Золотая середина между вами и вашими убийцами?

– Ну зачем так выражаться?

– То, что я сказал на суде, верно или нет?

– Это будут неправильно цитировать и превратно истолковывать. •

– Верно или нет?

– Народ слишком туп, чтобы решать такие вопросы.