Айн Рэнд - Или – или

Ему исполнилось сорок восемь лет. Он не имел ни семьи, ни друзей – ничего, что связывало бы его с кем-нибудь в этом мире. Если он и был способен на преданность – дар, который многие распыляют по пустякам, – то всю ее отдал младшему брату, который был на двадцать пять лет моложе его и которого он воспитал. Он отправил его в технический колледж, потому что видел, как позднее все учителя, на челе целеустремленного мальчика печать гениальности. С той же, что и у брата, самоотверженностью, мальчик ничем, кроме своих занятий, не интересовался, его не привлекали ни спорт, ни вечеринки, ни девочки, лишь образы его будущих изобретений. Он закончил колледж и поступил в исследовательскую лабораторию крупной электрической компании в Массачусетсе на необычно высокую для его лет зарплату.

Сегодня двадцать восьмое мая, подумал начальник депо. Указ десять двести восемьдесят девять был введен в действие первого мая. Вечером того дня его известили, что его младший брат покончил жизнь самоубийством.

Начальник депо слышал разговоры о том, что указ необходим для спасения страны. Он не знал, правда это или ложь, и не представлял себе, что именно может спасти целую страну. Но, движимый каким-то необъяснимым чувством, он пришел к редактору местной газеты и потребовал, чтобы напечатали историю смерти его брата. «Люди должны это знать», – сказал он в качестве своего единственного аргумента. Он не мог объяснить, почему хаос его мыслей неожиданно оформился в уверенность, которую он не мог выразить словами: если такое делается по воле народа, народ должен знать об этом. Он не мог поверить, что народ согласился бы на такое, если бы знал. Редактор отказался, заявив, что такая публикация плохо отразится на моральном состоянии общества.

Начальник депо не был знаком с политической философией, но он понял, что именно тогда ему стало все равно, жив кто-то или умер, жива страна или нет.

Держа в руке телефонную трубку, он думал, что, может быть, следует предупредить людей, которых он собирался вызвать. Они доверяли ему, им бы и в голову не пришло, что он сознательно может послать их на смерть. Потом он отрицательно покачал головой: эта мысль стара – отголосок того времени, когда он тоже доверял им. Сейчас это ничего не значит. Его мозг работал медленно, он будто с трудом тащил свои мысли сквозь пустоту, и никакие чувства не могли заставить его думать быстрее. Он представил, какие возникнут трудности, если он кого-нибудь предупредит, выйдет что-то вроде стычки, потребуются большие усилия, чтобы начать все это. Он уже забыл, за какие идеалы стоит начинать борьбу. За правду? Справедливость? Любовь к ближнему? Он не хотел делать усилий. Он очень устал. Если бы он предупредил всех значащихся в списке, не осталось бы никого, кто согласится повести поезд. Он спас бы жизнь двоим машинистам и тремстам пассажирам «Кометы». Но его разум не воспринимал цифр, ведь жизнь стала для него всего лишь словом, значение которого стерлось.

Он поднес телефонную трубку к уху, назвал два номера и вызвал машиниста и помощника машиниста. Они сообщили о готовности к выполнению обязанностей.

Когда паровоз номер триста шесть отбыл в Уинстон, Дэйв Митчам спустился вниз.

– Подготовьте для меня дрезину, – распорядился он, – я еду в Фейрмаунт.

Фейрмаунт был маленькой станцией в двадцати милях к востоку. Ему кивнули в ответ, ни о чем не спрашивая. Митчам зашел в кабинет к Бренту. Брент молча сидел за своим столом; казалось, он чего-то ждал.

– Я еду в Фейрмаунт, – заявил Митчам вызывающе обыденным тоном, давая понять, что в ответе нет необходимости. – Пару недель назад у них болтался локомотив, знаешь, для срочного ремонта или чего-то в этом роде… Узнаю, нельзя ли им воспользоваться. – Он сделал паузу, Брент продолжал молчать. – Судя по тому, как складываются обстоятельства, – продолжал Митчам, не глядя на Брента, – мы не можем задерживать «Комету» до утра. Так или иначе, придется рискнуть. Этот локомотив – наша последняя надежда. Итак, если через полчаса не сумеешь со мной связаться, подпиши распоряжение и отправь «Комету» через тоннель с машиной номер триста шесть.

Брент не мог поверить тому, что слышал. Помедлив, он очень спокойно ответил:

– Нет.

– Что ты хочешь сказать?

– Я не сделаю этого.

– Что ты имеешь в виду? Это приказ!

– Я не сделаю этого. – В голосе Брента слышалась твердая уверенность и никакого намека на эмоции.

– Ты отказываешься выполнить распоряжение?

– Так точно.

– Но ты не имеешь права! Я не намерен спорить. Я принял решение и беру на себя ответственность. Меня не интересует твое мнение. Твоя работа заключается в выполнении моих распоряжений.

– Могу я получить это распоряжение в письменном виде?

Зачем? Боже праведный, уж не намекаешь ли ты на то, что не доверяешь мне? Ты?..

Зачем вам понадобилось ехать в Фейрмаунт, Дэйв? Почему нельзя поговорить о локомотиве по телефону, если вы думаете, что он у них есть?

Не тебе меня учить, как работать! Ты не будешь рассиживать здесь и допрашивать меня! Ты заткнешь свою ГЛОТКУ и будешь делать что скажут, или я предоставлю тебе возможность наговориться – перед Стабилизационным советом!

На ковбойском лице Брента трудно было что-то прочитать, но Митчам увидел выражение недоверчивого ужаса; только ужас был вызван не его словами, более того, в лице не было страха, того страха, на который надеялся Митчам.

Брент знал, что завтра утром все будет зависеть от того, что он сможет противопоставить словам Митчама; Митчам будет отрицать, что отдал распоряжение, представит письменное доказательство того, что паровоз номер триста шесть был направлен в Уинстон только для того, чтобы «быть наготове», найдет свидетелей, которые подтвердят, что он уехал в Фейрмаунт в поисках дизельэлектровоза. Митчам будет настаивать на том, что приказ отдал Билл Брент, главный диспетчер, под личную ответственность. Доказательства, конечно, слабые и не выдержат тщательного разбирательства, но для Стабилизационного совета этого будет достаточно, ведь его политика была последовательна только в одном: препятствовать всякому непредвзятому расследованию. Брент знал, что может сыграть так же и свалить все на следующую жертву, и у него хватило бы ума все продумать. Только он бы скорее сдох, чем сделал это.

Его испугал не вид Митчама. Самым страшным было другое: Брент понял, что никому не может это рассказать, чтобы остановить грязную игру, – не осталось ни одного порядочного начальника от Колорадо до Омахи и Нью-Йорка. Они все замешаны в этом, все делали то же самое, и они дали Митчаму наводку и способ действий. Дэйв Митчам был нужен дороге, именно Дэйв Митчам, а не он, Билл Брент.