Алексей Лукьянов - Палка

— Все, — расслабился Студент. — Больше он не заявится.

Хряк скептически скривился: мол, вряд ли, — и добавил:

— Он из моей части. Таких мочить надо.

Наверное, только я увидел, как он сжимал в руках невидимый автомат. И Хряк, к сожалению, оказался прав. Герман ни в одной из палат не нашел жертв все держались вместе. Первую палату, а заодно и вторую защищал Рома Селин, который, как оказалось, был чемпионом Хибаровского края по боксу в тяжелом весе. В четвертой был свой «дед», не до конца прогнивший и пославший Германа по всем известному адресу. И Герман решил найти кого-то одного, будущего раба. И выбрал Кузю. А чтобы сломить его окончательно, Герман решил…

…Седьмое октября. Уже вечерело, недалеко было до отбоя. Студент подвязался вымыть коридор — для разминки — и вовсю махал шваброй. Хряк читал, Кузя прогуливался по коридору. В это время один из «дедов» воровато подозвал Кузю к себе, огляделся и втолкнул его в пятую палату. И видел это только Молчун.

Как потом оказалось, молчал Молчун специально, чтобы все думали, что он онемел после побоев (его жестоко отметелили «деды» и комвзвода, младший лейтенант). Молчуна уже комиссовали, на днях за ним должна была приехать мать, но он из осторожности продолжал молчать. Однако увидав, что собираются сделать с Кузей, он влетел к нам и просипел:

— Пацаны, Кузю опустить хотят!..

— Блин!.. — вырвалось у Хряка. Он вскочил на ноги, выглянул в коридор и увидел Студента. Со шваброй в руках.

Господи, как медленно он шел к Студенту, чтобы не привлечь внимание санитарок! Как долго втирал Студенту, что ему нужно взять швабру и ведро и идти к пятой, только не спеша. И как долго шел сам Студент.

Но он успел. Непоправимое еще не случилось. Кузя стоял на коленях перед койкой Германа, а тот со спущенными штанами стоял на коленях на койке. «Деды» с замиранием сердца смотрели на это безобразие. Они были «за» всеми конечностями.

— Бери его, — распоряжался Герман, — только нежно.

«Деды» негромко заржали. И в этот момент еле заметным движением швабры забывший о своих обязанностях часовой был заброшен на одну из шконок. Все в пятой замерли, даже Герман не изменил позы. В дверях, сжимая швабру, как автомат, стоял Хряк.

— Ты что, гнида, забыл, что в апреле было? — спросил Хряк у обомлевшего Германа. — Руки вверх, падла!

Руки Германа дернулись, но не поднялись. Он гадко ухмыльнулся:

— Ты забыл, Касьян, у тебя тогда автоматик был, а не швабра.

— Это ты забыл, — сказал Хряк, и в палате отчетливо послышался звук передергиваемого затвора. — Автоматик-то был незаряженный. Да и ненастоящий.

Видимо, Герман знал об этом, но не хотел верить. Или не мог. Однако сейчас поверил. И побледнел. И захотел что-то сказать, но было слишком поздно.

Хряк рявкнул:

— Кузя, ложись!

Кузя плюхнулся на пол, и в тот же миг рявкнула уже швабра. Выстрел был настолько громким, что в палате треснули стекла, но сквозь этот грохот я вновь услышал щелканье затвора.

Хряк не застрелил Германа, он просто начисто снес ему предмет его мужской гордости. Умер Герман через полчаса, от потери крови.

На выстрел и душераздирающие вопли Германа устремилось все отделение, но в коридор вышел Хряк со шваброй, похожий на Терминатора, выстрелил в потолок и заорал:

— Сми-ирна!

Все отделение смолкло. Вновь щелкнул затвор.

— Я только что застрелил Германа Аксенова, — хладнокровно продолжал Хряк. Уверяю вас, что иначе поступить было нельзя. А теперь я попрошу вас, Татьяна Сергеевна, открыть дверь и выпустить нас. Обещаю, что никто не сбежит.

Татьяна стояла вся бледная, но дверь не открывала. Тогда Хряк выстрелил по двери, и на месте замка образовалась дыра диаметром где-то тридцать сантиметров.

— Никому не рваться с места! — процедил Хряк. — Все выйдем. На прогулку дается полчаса.

Мы вышли вслед за Хряком. Навстречу нам по лестнице мчался заведующий отделением, подполковник Круглов. Лысина его имела цвет помидора. Хряк выстрелил у него перед ногами.

— Товарищ подполковник, — сказал он, — я собираюсь покинуть госпиталь и поэтому прошу выдать мне мою форму немедленно, до прибытия вооруженного патруля. Если, — добавил Хряк, — вы не хотите лишней крови. А пока откройте ребятам дверь. Пусть погуляют.

Круглов затравленно оглядел нас, потом о чем-то подумал — и успокоился.

Без лишних вопросов он отпер нам дверь, а сам вместе с Хряком пошел в кладовую.

Мы ждали Хряка на улице, во дворе дурки. Кто-то курил настрелянные у офицеров сигареты, кто-то просто бродил вдоль четырехметрового забора. Наша палата стояла и ловила на ладони хлопья падающего снега. Первого в этом году.

— Хорошо, — сказал Кузя. — Как дома во дворе. Только сарая нет.

Он уже начисто забыл об угрожавшей ему всего несколько минут назад опасности. Но мы согласились с ним: да, хорошо. Из дурки вышел Хряк, в форме, но без швабры. В руках его был веник.

— Многоствольная пушка, — объяснил он.

Потом, оглядев нас, сказал:

— Ладно, парни, пойду я.

И ушел, пожав нам руки и обняв на прощание Кузю. Прострелил дыру в заборе — и ушел. Мы же дождались патруля и вернулись по палатам. Снег продолжал идти, и наутро весь двор был белым.

Студент потом кое-что разнюхал. Тоже, кстати, большая странность Студента — быть в курсе всех событий. Вся информация, которая была хоть немного не для больных, просачивалась к нему сама по себе. Через пять лет после того случая Студент позвонил ко мне домой — откуда бы вы думали? — из Главного разведывательного управления. Он стал главой информационного отдела и знал практически все, что происходит в мире. В том смысле, что на самом деле происходит. Дали ему звание полковника — в двадцать-то пять лет! — и целый букет психов, утверждающих, что они ясновидящие.

— Ясновидящий среди них только один — я, — скромно говорил Студент. — Но они все потрясающе хорошие информационные проводники.

Звал к себе в гости. Я отказался и уже совсем собирался спросить о Хряке, когда Студент сказал:

— Не надо. Мы его не трогаем — и он пусть никого не трогает. — И положил трубку.

Хряк, то есть Владимир Касьян, служил пограничником. На их заставе среди старослужащих были только двое молодых — Касьян и капрал Дымов, оба только что из учебки. В первую же ночь, когда Дымов и Касьян спали, им устроили «дружеский прием», заставив полотенцами «выгонять зиму» из казармы. Дымов отказался сразу, за что его огрели табуретом по голове. И туго пришлось бы Володе Касьяну, если бы не висевший на стенде рядом с ленинской комнатой макет АКМ. Он сорвал фанерный автоматик со стены и открыл огонь, в результате чего погибли десять человек, то бишь половина личного состава заставы. Нашли Касьяна сидящим на полу рядом с трупом убитого табуретом Дымова. На время следствия определили в психушку.