Алексей Лукьянов - Книга Бытия

Дол-Бярды не без оснований полагал, что если Каюк не наступил до сих пор, то вряд ли наступит когда-нибудь еще, но Ыц-Тойбол довольно быстро опомнился и стал готовиться в путь, глядя на него засобирался Гуй-Помойс… В конце концов чувство долга возобладало и над воином.

— Куда это вы? — удивилась Великая Матерь, когда на рассвете, подпинывая Раздолбаев и понукая кляч, путешественники выдвинулись из поселения.

— Смилуйся, Матушка, — запричитали Раздолбаи. — Уводят, бичи, на поиски глюка, а мы уже здесь любим…

— Какого глюка? Кто бичи? — у Матери защемило в груди от предчувствия вечной разлуки.

Вновь пришлось пускаться в объяснения, но тут уж мудрец пустил в ход все красноречие, которым обладал, ибо чувствовал — против любви долг бессилен.

— Если мы ее не найдем, — закончил Тып-Ойжон, — может случиться все, что угодно.

— Даже Всеобщий Каюк, — добавил воин, скорее, для себя, чем для Матери.

— Кстати, — осенило Ыц-Тойбола, — а она мимо вас не пробегала?

Великая Матерь долго переваривала услышанное. А потом начала:

— Раньше циритэли жили на Другом Краю Света…

— Я думал, он общий… — разочарованно протянул мудрец.

— Он думал, — передразнила бабища . — А потом как грохнет: Край лопнул, и в небо какая-то штуковина улетела. И горы начали расти.

Экспедиция напряженно ожидала трагической развязки.

— Мы сначала испугались, а потом пещеры нашли, жить там стали…

— А с Краем-то что? — спросил Ыц-Тойбол.

— Да кто ж его знает? Он же по ту сторону, а мы — по эту.

Казалось, Великая Матерь знает, что с Краем на самом деле, но не хочет говорить. Никто из путешественников не осуждал ее за скрытность: в конце концов, Матерь о них же заботится.

— Это она, макитра, — понял мудрец.

— Я? — глаза Великой Матери заволокло влажной пеленой.

— Да нет, — мудрец замахал крыльями, — нет, что вы… Это зловещая тварь, которую мы преследуем. Она таки провалилась сквозь Среду.

— А как она смогла в небо улететь, если провалилась? — насторожился воин.

— Не знаю, — огрызнулся Тып-Ойжон. — Я практик, мне эксперимент нужен, чтобы понять. Если исходить из того, что пространство — шар, а Среда — это пространство…

— А меня Гын-Рытркын учил, что Среда — это плоскость, — возразил Ыц-Тойбол.

— Это распространенное заблуждение! — вспылил мудрец.

Назревал научный диспут, но воин вовремя прервал дебаты:

— Короче, мы ее ловим, или здесь остаемся?

— Здесь! — в один голос крикнули Раздолбаи и клячи, а вместе с ними — Великая Матерь.

— Ловим! — очнулись ходок с мудрецом, и Гуй-Помойс их поддержал.

— Ну куда вы? — всхлипнула Матерь. — На небо ваша тварь улетела, и не вернется, поди.

— Есть, люсь , такое слово — надо, — Дол-Бярды ласково потрепал ее по щеке.

— Заскучаю я за тобой, — не унималась бабища . — Да и за всеми остальными…

Мудрец деликатно кашлянул:

— Прошу меня простить, но научная мысль никогда не стоит на месте. Мы уходим навеки, но останемся с вами навсегда…

С этими словами он откусил мизинец на левом крыле.

— Посыпайте каждый день тинной трухой, — вложив палец в ладонь онемевшей Матери наставлял Тып-Ойжон. — И вырастет новая сикараська, вылитый я.

Ходоки и воин по примеру мудреца так же оставили по частичке себя на утеху бабам и на посрамление мужикам . Раздолбаи с клячами тоже порывались чего-нибудь оставить на память о себе, но Ботве и Тым-Тыгдыму запретили себя калечить, а сами Раздолбаи как-то боялись себе вредить.

Великой Матери не осталось ничего, кроме как согласиться с решением возлюбленных чад своих. Она проводила путешественников до непримечательной щели, затаившейся в беспорядочном нагромождении каменных плит:

— Это тропа сквозь горы.

— Ничего себе, тропа, — возмутился Гуй-Помойс. — А чего такая кривая? Перпендикуляр где?

— Перпендикуляр в голове, крепыш, — вздохнула Великая Матерь. — Вернетесь?

— Обязательно, — соврал воин.

Экспедиция, сопровождаемая бесконечным нытьем Раздолбаев, брюл-брюла и пан-рухха, вклинилась в межгорное пространство. И когда наконец после пятидневного похода где-то далеко меж скал показался выход, Тып-Ойжон понял, что Великая Матерь похожа на Патриарха.

Это его несколько обескуражило, ибо философы прямо говорят, что Патриархи не живут среди сикарасек, не обжигают горшки, и уж тем более не рожают детей (о последнем философы, скорей всего, вообще ничего пока не знали). Патриархи всеблаги и всезнающи, Патриархи сотворили Среду и сикарасек, а потом ушли, что-то такое важное сказав напоследок… Что же они сказали? "Тащитесь и развлекайтесь" ? или "Плодитесь и размножайтесь" ? Мудрец понял, что совершенно не помнит последних слов, так что это вполне могли оказаться "Разделяй и властвуй" и "Рога и копыта" …

А еще Патриархи держат власть над миром.

Вспоминая все, что ему известно о Держателях Неба из обязательного курса философии, Тып-Ойжон совершенно не заметил, как их компания вышла из скальных нагромождений и оказалась на высоком песчаном холме.

— А может, вернемся? — Тым-Тыгдым жалобно заглянул в глаза мудрецу.

— Не думаю, — пробормотал тот, созерцая пейзаж.

Внизу шумела вода. Очень много воды. А у воды сидел Патриарх.

На следующий день спор о смысле жизни продолжения не возымел, поскольку заказчики и подрядчики потянулись в контору Диболомов, и в ближайший период то Уй на Скипе, то наоборот, выезжали молодые архитекторы проводить рекогносцировку, проследить за соблюдением технологии строительства на развернувшихся уже площадках, и вообще много у них теперь появилось дел.

Едва посыпались заказы, Ваз-Газижоку отпоили до полной регенерации грибным взваром и велели убираться, но несостоявшийся шеф Диболомов внезапно попросился помощником.

— Ты же ничего в архитектуре не смыслишь! — осмеяли его Уй и Дуй.

Тогда Ваз-Газижока обиделся и заявил, что, создавая новый облик города, необходимо, конечно, использование современных технологий и последних тенденций , но при этом очень важно опираться на культурное наследие , и тут же набросал несколько витиеватых проектов, несущие конструкции которых вполне могли выдержать свет Блямбы.

Диболомы почесали затылки: краткая речь архитектора поразила их гораздо сильнее, чем эпохальные открытия философа.

Так, оставшись в конторе совершенно один, Лой-Быканах перебирал четки, медитировал и продолжал думать о бытии и о месте сикарасек в Среде Обитания, порой искренне сожалея, что выбросил кальян.

Как-то под вечер усталые хозяева со своим помощником вернулись в "Стандарт" и застали философа в крайнем возбуждении.