Альфредо Бонанно - На ножах со всем существующим

Саботаж стал главным оружием эксплуатируемых в их борьбе, разворачивающейся на наших глазах. Контроль и господство капитализма никогда не достигали того уровня, какого ему удалось достичь сегодня с помощью информационных технологий. Эти последние не могут служить никакой иной цели, кроме сохранения власти боссов.

8. ПОЧЕМУ МЫ ПОВСТАНЧЕСКИЕ АНАРХИСТЫ

Мы являемся повстанческими анархистами потому, что боремся вместе с исключёнными , чтобы облегчить и окончательно уничтожить условия эксплуатации, навязанные включёнными .

-------- потому что считаем нужным внести свой вклад в борьбу, возникающую повсюду спонтанно, и превратить эту борьбу в массовое восстание, то есть в действительную революцию.

-------- потому что мы хотим разрушить мировой капиталистический порядок, который, благодаря развитию компьютерных наук, стал пригоден лишь для менеджеров классового господства.

-------- потому что мы выступаем за немедленную и разрушительную атаку на представителей, структуры и организации Капитала и Государства.

-------- потому что мы хотим критиковать всех, кто находится в ситуации компромисса с властью и полагает, что революционная борьба сейчас невозможна.

-------- потому что, вместо того, чтобы ждать, мы решили действовать, даже если время к этому не располагает.

-------- потому что мы хотим положить конец нынешнему положению вещей прямо сейчас, а не «позже», когда условия для изменений «созреют».

Таковы причины, по которым мы являемся анархистами, революционерами и повстанцами.

1993

С начала времён человек приобрёл вкус к приключению и риску, а также к искажённым формам игры, вроде дуэли и охоты. Игры, ставящие жизнь играющего на последнюю черту, существовали уже в античности. Но, оставив в стороне примеры из древности, вспомним хотя бы «русскую рулетку», которая многим знакома из русских романов и американских фильмов. В пятидесятые годы вышел фильм о насилии в американской глубинке. В нём была показана игра под названием «заячий скачок» - автомобильные гонки подростков к краю пропасти. Тот, кто выпрыгивает из машины в последний момент, побеждает. Совсем недавно в новостях появились репортажи об «авторулетке», заключающейся в гонке против движения: кто промчится дальше всех, выигрывает. Ещё одна игра, вошедшая в моду У израильских школьников (некоторым из них меньше десяти), состоит в том, что дети ставят школьную сумку на дорогу и выхватывают её из-под носа проезжающего автомобиля. Кто ухитрится выхватить ранец из-под самых колёс - победитель. Согласно газетам, некоторые мальчики погибли, играя в это.

Почему же им пришло в голову рисковать собственной жизнью?

Ответ мог бы быть таким: из-за «кризиса ценностей» в развитом пост-индустриальном обществе, которое лишает своих детей будущего. Ещё один недавний американский фильм о войне уличных банд в Лос-Анджелесе кончается тем, что подросток, не желая быть арестованным, стреляет в полицейского, вопя: «Нет будущего!». Что ж, может быть, это и так. Ежедневный опыт, определяющий развитие индивида, претерпел в последние годы серьёзные изменения - из-за трансформации социальных и экономических институций развитых капиталистических стран. Мысли, чувства и поступки индивидов определяются уже новыми ситуациями (и новыми фрустрациями), по ту сторону всяких гарантий и структур безопасности.

Это заставляет молодых людей (в первую очередь тех, кому трудно справиться с данными ситуациями и кто не обзавёлся надёжной идеологией) чувствовать, что они «обделены ценностями» и не способны «придать жизни хоть какой-нибудь смысл».

Однако этот ответ слишком прост. Почему? Во-первых, потому, что глупо сводить всё к действующему социальному механизму, якобы управляющему миром и людьми. За подобным подходом кроется своего рода нео­детерминизм, препятствующий реальному пониманию мотивов и истоков вещей, которые - будучи вынесены на свет - могут помочь нам мыслить наперекор власти и противодействовать ей.

Социальная дезинтеграция - результат экономического переструктурирования восьмидесятых годов - безусловно является одной из причин обвала ценностей, утвердившихся в послевоенный период и просуществовавших до конца семидесятых. Такая институция, как семья (всё более утрачивающая прочность и способность решать задачи, некогда предписанные ей буржуазией), рушится не только под ударами изменённых условий работы и производства, но и под натиском различных идей, культуры, концептов времени и пространства и т. п. Каждый из этих элементов (было бы явным упрощением объединить их под этикеткой «экономики») создаёт условия, требующие особого рассмотрения. Все они чрезвычайно важны и составляют связующую ткань, на которую и ложатся чувства, мысли и действия молодых людей, идущих на сегодняшние футбольные стадионы и играющих своей жизнью сотней способов, ощущая себя лишёнными всякого будущего, вне любых гарантий и надежд.

Здесь мы не просто сталкиваемся с маргинальным феноменом запоздалой включённости молодёжи в социальную жизнь. Это было всегда. Но размах и напряжение нынешнего феномена превосходят все «тревоги» прошлого. И если мы хотим это осознать, мы в первую очередь должны присмотреться к собственным способам размышления. Раньше мы думали (и это было оправданно), что рабочие условия сущностны для понимания того, почему пролетариат ведёт классовую борьбу. Но объективные условия изменились. Мы полагали, что борьба рабочего класса обязательно ведёт к революционному сознанию - из-за очевидных дефектов в системе производства. Но сейчас подобные механические мысли просто невозможны.

Мы говорили, что тормозящий момент в классовой борьбе - семья, обрабатывающая молодёжь в пользу власти и послушания, а потом эта обработка продолжается в школе, в армии, на работе. Но вещи меняются. Разные концепты и идеологии вторглись с тех пор в семью, потрясая и разрушая её традиционную силу. Информация проникает в дома через телевидение, изничтожая цензурирующие родительские фильтры. Семья теряет свой авторитет, опиравшийся некогда на элементарную физическую силу. Но государство взяло под контроль насилие над малолетними. Семейные утехи, тревоги и радости - предмет станковой живописи семнадцатого века -обернулись отсутствием всяких чувств, характерным ныне Для этой институции. И мы, анархисты, одними из первых предприняли критическую атаку на семью как источник многих ужасов классового общества.

То же касается школы. В девятнадцатом веке мы ясно увидели её границы, её несостоятельность и выступили за либертарную форму образования, которую сейчас пропагандируют интеллектуалы системы. Однако способны ли мы понять, что происходит в нынешней школе? Наша критика в этой области находится в замороженном состоянии.