Павел Молитвин - Возвращение Ктулху

Мир, где нет постоянства.

— О чем вы думаете, отец Игнасио? — Молодой человек с беспокойством заглянул ему в лицо.

— О муравьях.

— Что?

— Я думаю о муравьях, — тихо сказал священник, указав взглядом на непрерывный ручеек насекомых, скользящих вниз по стволу. — Они знают, где что лежит.

— Вы хотите сказать… — Молодой человек сглотнул.

— Идем, — отец Игнасио поднялся, борясь с головокружением, — идем…

— Нет, — Мэри тоже вскочила, но лишь для того, чтобы отшатнуться и прижаться спиной к ближайшему стволу, — я не хочу.

— Ничего не поделаешь, девочка. Мы должны держаться вместе. Идем.

Ручеек муравьев стекал со ствола в ближайшие кусты, переливался через вывороченные корни и тек дальше. Спинки поблескивали на солнце.

Они прошли не так уж много.

Живой ручей нырнул в зелень и пропал там, словно вода утекла под землю.

— Нет, — с облегчением сказал Арчи, — это не то…

Отец Игнасио сделал еще шаг, ощупывая посохом землю под ногами. Отбросил пышную зеленую ветку.

Посох ушел ниже.

Отец Игнасио присел на корточки и заглянул.

— Яма, — сказал он, — яма. Старая ловушка, окровавленные колья на дне. Присыпано ветками. Не подходите, Арчи. Полагаю, вам не надо туда смотреть.

— Муравьи. — Арчи стоял на коленях, разбрасывая ветви. — Боже мой, она вся облеплена муравьями. Элейна! Элейна, о господи.

— Фуражиры, да. Послушайте, Арчи, мы похороним ее, и она будет для них недоступна.

Зато доступна для червей. Тут, в лесу, это происходит быстро. В этой земле все происходит быстро.

Мэри истерически расхохоталась.

— Даже не надо копать могилу, — выговорила она сквозь смех и слезы. — Поглядите, отец Игнасио, она уже в яме! Уже в яме!

Он с размаху ударил ее ладонью по щеке. Она замолчала на полуслове. По щеке расползалось красное пятно.

Молодой человек уже стоял на дне ямы, держал в ладонях голову женщины, прижимая к себе, баюкая.

Он присел на корточки и вытянул руки ладонями вперед.

— Помогите мне, Арчи.

Юноша осторожно протянул ему свою ношу. Отец Игнасио бережно принял ее, уложил на траву и осмотрел тело. Мертвые глаза прикрыты, лишь меж веками виднеется белая полоска. Белокурый висок покрыт темной спекшейся кровью.

Ночью в темноте она вполне могла оступиться и упасть в яму. А там торчащий кол, а височная кость такая хрупкая…

Он перевесился через край ямы, протянул Арчи руку, помогая выбраться. На засохших кольях гнили черные ошметки, вокруг кружились мухи…

— Какая… — Арчи не сводил глаз с бледного запрокинутого лица, — какая ужасная смерть. Элейна, боже мой, Элейна! Страшная, нелепая случайность.

— Да, — согласился отец Игнасио, — страшная, нелепая случайность.

Над головой равнодушно шумели деревья.

Мэри заплакала.

— Теперь моя очередь, отец Игнасио, я знаю. Оно зовет меня, я слышу, я слышу, я же видела, видела, черное, с белыми глазами. Оно идет за нами. И я знаю, знаю, кто это.

— Кто же? — Он многозначительно поглядел на Арчи.

— Томпсон! — выдохнула она.

— Но мы же его похоронили. — Отец Игнасио вздохнул. — Я сам его хоронил.

— Он выбрался и идет за нами!

— О нет. Он был мертв. Тут нельзя ошибиться.

— Отец Игнасио… — Арчи замялся на миг. — Но ведь они умеют оживлять мертвых. Я знаю, я слышал легенды. Да и вы тоже.

— Черных, да. Язычников. А он белый. Христианин.

— Но он не принял причастия. Я сам видел.

— Да, — согласился отец Игнасио, — он не принял причастия. Но зачем, во имя всего святого, зачем мертвецу идти за нами?

Молодой человек сложил руки у рта, крикнул:

— Томпсон!

Тихо.

— Я не верю. — Отец Игнасио торопливо перекрестился. — Это языческие выдумки. Давайте похороним ее по-христиански, друг мой, и уйдем отсюда.

— Но…

— Она мертва, говорю вам. Оставьте ее.

— Я только срежу прядь волос.

— Да. Бедное дитя. Укройте ей лицо, Арчи.

Он глядел, как Арчи, стоя на коленях, осторожно выкладывает могильный холмик ветками, кусками коры, камнями…

— А если она выкопается и пойдет за нами… лицо изъедено муравьями… Как вы думаете, он будет ее любить? — прошептала Мэри ему в ухо.

— Господь с тобой, девочка, что ты говоришь?

Глаза блестят сухим нехорошим блеском, искусанные губы распухли. Бедняжка, похоже, подвинулась умом. А ведь ее так рекомендовала настоятельница. Разумная, рассудительная, крепкая девушка, и верой крепкая, и телом, как раз то, что нужно. Вдобавок нехороша собой, а значит, всю себя отдаст благородному делу… Разумная женщина эта настоятельница. Но она ошиблась. Мэри не для мира. Мэри — для монастыря, где нет соблазнов. Слишком сильна в ней кровь ее матери. Гнилая кровь.

Днем они наткнулись на мертвого оленька.

Животное, размером чуть больше кролика, лежало во мху, раскинув крохотные копытца. Тушка была еще теплой.

— Отчего он умер? — Арчи нагнулся рядом с отцом Игнасио, который посохом перевернул животное.

— От зубов. — Кончик посоха уперся в порванную шею, где шерстка намокла от крови. — Должно быть, мы спугнули какого-то хищника и он предпочел убежать, бросив добычу. Обычно они втаскивают ее на дерево. Очень кстати, должен сказать. Первый раз нам попалось что-то крупнее мыши.

— Да. Вы знаете, я раньше думал, такой лес должен кишеть животными, знаете, как в книжках для мальчиков. А он пустой. Мы даже не смогли никого подстрелить — просто потому, что никого нет. Пустой лес, правда, странно?

Это в книжках для мальчиков пишется о рае на земле. Рае для мальчиков, рае, где можно стрелять и бороться с нестрашными опасностями, взрослеть без драм, без вины, превращаясь в сильных мужчин. А это не рай. Это земля для таких, как он, таких, как мы, земля для потерянных душ, для отверженных, для тех, кто умирает без покаяния.

Он пожал плечами:

— Здесь все боятся. Животные боятся человека, боятся друг друга. Вполне естественно. Вот, глядите.

Он пошевелил тушку посохом.

— У него клыки! — изумленно сказал Арчи.

— Да. Он тоже пожирал чью-то плоть. Надо забрать мясо. Здесь разделывать его нельзя, зверь может вернуться.

— Какой зверь?

— Скорее всего, крупная кошка. Обычно они очень осторожны, но голод может пересилить. Если мы отойдем подальше, а там разложим костер… у нас наконец-то будет еда. Положите его на шею, Арчи, так будет удобней.

— Но он весь в крови!

— Ну так оботрите его листьями. Идемте, Арчи, это добрый знак. Быть может, нам все-таки удастся выйти к людям.

— Мы просто обязаны, отец Игнасио, — юноша повернул к нему голову, по губам его проскользнула дрожащая улыбка, — ради… ради нее. Она бы хотела, чтобы люди узнали о ней и об Аттертоне. О затерянном городе.

— Да, — механически повторил священник, — о затерянном городе. Осторожней, Арчи, вы пачкаете воротник кровью.