Павел Молитвин - Возвращение Ктулху

Пальцы были непослушными, их покалывала тысяча невидимых иголочек, и с первым узлом я возился непозволительно долго. Однако, как говорится, терпение и труд все перетрут. Я справился с ним и взялся за веревки, которыми были связаны Ликины руки.

— Долго ты еще валандаться будешь? — поинтересовалась она свистящим шепотом и, не дождавшись ответа, сменила тему: — Почему грибники умерли, даже не дернувшись? Почему не пускали пузырей и не бились в агонии? Так ведь не бывает, правда?

— Полагаю, они в некотором роде не умерли. Они, как Ктулху, который, будучи мертв, продолжает видеть сны, — пропыхтел я, делая последнее усилие распустить тугой узел.

— Что за бред? Кто такой Кулху? Или Хулху?

— Ктулху, — поправил я, сделав из Ликиных оговорок вывод, что Лавкрафта она не читала. Естественно, она вообще не большая любительница читать, особенно подобного рода заумь. — Готово. Растирай руки, чеши сколько вздумается нос и все остальные части тела.

— Предпочла бы бежать отсюда сломя голову, — сиплым от боли голосом сказала Лика, принимаясь тем не менее массировать запястья.

А я начал самозабвенно чесаться. О, какое наслаждение почесать там, где чешется! Только сломав ногу, человек начинает чувствовать, как здорово ходить на двух, а сломав руку — понимает, какого великолепного инструмента лишился…

— Ну хорошо, — сказала Лика, после того как мы размяли затекшие члены, — участи грибников мы избежали. Теперь самое время подумать, как отсюда улизнуть. Ты у нас креативщик, тебе и карты в руки.

— С такими картами только шулер играть способен, — проворчал я. — Мы находимся на первом этаже, значит, надо открыть в коридоре выходящее на улицу окно и прыгать.

— А охранник у ворот?

— Я не волшебник. И проблемы предпочитаю решать по мере их возникновения. Пошли, ничего хорошего мы здесь все равно не высидим.

— Погоди, я только фотик возьму. Да и остальное бросать жалко…

— Хочешь попасться, можешь все аксессуары на себя навьючить, — подавляя нахлынувшее раздражение, сказал я. — Но меня от таскания твоего барахла уволь. Не тот случай, чтобы за цацки цепляться.

— Для тебя это, может, и цацки, а для меня — инструменты, которыми я на жизнь зарабатываю! — вызывающе заявила Лика. И все же, прихватив свой драгоценный, супернаворочный «Хассельблад», она оставила баул со складными штативами, лампы и остальное оборудование у подножия платформы, справедливо рассудив, что были бы кости, а мясо нарастет.

Коридор, в который мы вышли, не имел окон, и мы не могли сориентироваться, в какой части особняка находимся. Единственное, что я мог вспомнить, — когда мы шли сюда, двери зала были справа. Следовательно, нам надо идти налево.

Пройдя коридор, мы еще раз свернули налево и уткнулись в лестницу. Пошли направо и, пройдя мимо нескольких тупиковых ответвлений, заканчивавшихся дверями, выбрались наконец в коридор с окнами. Вот только выходили они не на улицу, а в замкнутый внутренний двор особняка.

— Слушай, Саня. А ведь окна, выходящие на улицу, были забраны решетками, — вспомнила Лика.

Решеток я, честно говоря, не вспомнил, даже когда она о них сказала. Но если Лика говорит, что решетки были, значит, так оно и есть, — зрительная память у нее идеальная, в этом я не раз убеждался. Спросишь, кто в какой костюм был на такой-то выставке одет — закроет глаза и ответит. Я специально проверял по фотографиям — попадала она процентов на восемьдесят. А меня лучше убейте, но не спрашивайте, зря только мучиться буду.

— Значит, надо искать двери на улицу. Не один же тут парадный вход-выход.

У меня создалось ощущение, что блуждали мы по коридорам минут пятнадцать, хотя с виду особняк производил куда более скромное впечатление. А потом до нас донеслись какие-то странные звуки, и Лика, прислушавшись, сказала:

— Это орган. Похоже, господин Мамелюкин затеял что-то грандиозное.

— Хотел бы я посмотреть, как он поступит с людьми, превращенными в позолоченные статуи. И каким образом эта шайка психов собирается призвать на подмогу Великих Старцев? Интересно, зачем…

— А мне вот совершенно неинтересно! — прервала меня Лика и решительно повернулась в сторону, противоположную той, откуда доносились звуки органа.

— Мы только что оттуда пришли. А если пойдем вперед, туда, где играют на органе, у нас будет хоть какой-то ориентир, — сказал я вкрадчиво, разрываясь между прямо противоположными желаниями.

С одной стороны, я понимал, что нам надо выбираться отсюда как можно скорее, пока обитатели особняка заняты своими черными неотложными делами. С другой стороны, сбежать, не узнав, что за пакость они задумали, было как-то неспортивно. Как-то не по-мужски и не по-человечески. Уйти с фильма на самом интересном месте, бросить книгу, когда действие достигло кульминации… Нет, поступать так было совершенно противоестественно.

— Саня, я знаю, что ты креативщик и экстремал, — Лика повернула ко мне осунувшееся лицо и, для вящей убедительности, ухватила за рукав куртки, — но, подумай сам, стоит ли ради удовлетворения праздного любопытства рисковать жизнью? Пойдем искать дверь в другой стороне здания. Зачем нарываться на неприятности?

— Я и не предлагаю лезть в лапы этим сумасшедшим. Но взглянуть, что за каверзу они затеяли, мы просто обязаны. Сдается мне, шалости их могут иметь самые серьезные последствия…

— Ну и пусть! Почему мы должны рисковать жизнями и лезть в дело, которое нас совсем не касается?

— Касается, да еще как. — Я бережно отцепил Ликины пальцы от своей куртки и двинулся по коридору в направлении приглушенных звуков органа.

Ради чего стоит рисковать жизнью? Где граница, за которой дела, вроде бы нас не касающиеся, становятся жизненно важными? И если не удовлетворять свое любопытство, то для чего вообще жить? Ведь любопытство, желание заглянуть в завтра, послезавтра и еще дальше, возможно, и есть основной стимул человеческого существования…

— Ты ненормальный. Такой же псих, как обитатели этого особняка, — грустно сказала Лика, поворачивая следом за мной в очередной коридор.

— Любознательность — отнюдь не диагноз. Знаешь, что сказал по этому поводу Оскар Уайльд?

— Не знаю и знать не хочу. Это дурость, а не любознательность!

— Он сказал: «Знаете ли вы, как велико женское любопытство? Оно почти не уступает мужскому».

— Я догадывалась, что ты шизик, но не предполагала, что в такой степени!

— Вот и поговорили… — пробормотал я, осторожно заглядывая в следующий коридор, — звуки органа крепли и нарастали, мы, без сомнения, двигались в правильном направлении.

Коридор привел нас к лестнице, и, поколебавшись, я решил, что нам лучше подняться на второй этаж, чем плутать дальше по бесконечным переходам. Лика попыталась возражать, но я, не желая тратить время на препирательства, начал подниматься по ступенькам.