Елена Сенявская - Гроза на краю Вечности

— Дан… Я убил человека… Ножом… — голос Кирилла сорвался, губы дрожали. Ныло простреленное плечо… Простреленное?! Накатил запоздалый страх… Он лихорадочно ощупал себя и вздохнул с облегчением: ничего страшного, просто фантомные боли, видимо, от избытка воображения. Исчез, растворился в прошлом решительный лейтенант, уступив место изнеженному потомку. И остались от него пожелтевшие фотографии в семейном альбоме да орден Красной Звезды…

— А я командовал батальоном, — невпопад ответил Дан и замолчал надолго, задумался о чем-то своем.

…Ночевать они остались в лаборатории.

А на утро явился шеф и с первого взгляда оценил ситуацию: машина стоит без чехла, ассистенты спят у стены, сдвинув стулья…

— Ну-с, молодые люди, как провели время? — начал насмешливо, растолкав обоих, но вглядевшись в их сумрачные лица, оставил свою иронию. Быстро подошел к пульту, осмотрел временную шкалу. — Понятно, — прошептал, нахмурившись, и опять повернулся к ним: — Надеюсь, теперь вы поняли, что это не игрушки? — спросил их почти сочувственно. — И жить, и умирать там приходится по-настоящему…

— И убивать, — тихо сказал Кирилл.

— И хоронить, — добавил угрюмый Дан. — Значит, машину заклинило не случайно. Вы все рассчитали заранее. Знали, что мы не устоим перед искушением, — и отправили нас на войну… В воспитательных целях, — усмехнулся с горечью, бросив в лицо шефу нелепое обвинение.

Повисла тяжелая пауза: завлаб переваривал услышанное.

— Нет, мальчики, не все так просто, — сказал сдержанно, глаза его потемнели. — Мы не сами выбираем эпоху, это она, — кивнул на машину, — выбирает ее за нас. Ваши прадеды воевали, и их память оказалась сильнее, чем у других предков, проживших тихую, спокойную жизнь. Она первой пробилась к вам через Вечность, чтобы напомнить, откуда вы родом, почему живете на этой земле…

— Кажется, я понял, — виновато выдохнул Дан. — Множество голосов окликает вас, и, чтобы не разорваться, устремляясь за всеми сразу, вы идете к тому, кто зовет громче, заглушая все остальные… Память о той войне живет в каждом, даже если он и не знает об этом…

— Даже если не знает, — подтвердил шеф, и оба они посмотрели на машину так, словно она была живая.

Кирилл промолчал, устремив в пустоту неподвижный взгляд. В черной глубине зрачков вспыхивали и гасли далекие молнии.

Гроза уходила за горизонт…

В 1945-м, вернувшись с фронта домой, отец сжег свой дневник. По глупости сжег. Прочитал знакомой девушке несколько строк: простые солдатские мечты — о мирной жизни, о маленькой дочурке, которая появится на свет после войны, и как он будет рассказывать ей о том, что было, — и услышал в ответ: Фи! Какое мещанство!.. И от обиды ли, от мальчишеской ли гордости бросил в печку-буржуйку потрепанный блокнот, с которым до этих пор не расставался. Сгорели бесценные записи о боевых друзьях, об увиденном и пережитом, песни, стихи, адреса… Остались только память и боль. Осталось то, что всегда с нами.

Где сейчас та заносчивая девчонка, не сумевшая понять фронтовика? Да и отца давно уже нет в живых… Но мечты его нехитрые, сгоревшие в печке пророчества сбылись один к одному: и вернулся с победой, и встретил свою любовь, и дождался рождения дочери, и успел поведать ей обо всем, чем жил в те страшные годы безусый лейтенант, командир танка и разведвзвода. Вот только о дневнике своем жалел отец до самого последнего дня…

И я, не читавшая его никогда, помню каждое слово. А ночью, перед рассветом, вижу военные сны…

Неужели такое бывает? Или должно быть?..

Ведь это теперь и моя память…

1987—93 гг.