Эрнст Юнгер - Гелиополь

Луций поддакивал ей с внутренним сопротивлением. Впервые он чувствовал себя в каком-то раздвоенном положении, как бы выбитым из привычной колеи, не прикрытым ни с какой стороны. Поэтому он стремился по возможности не замечать присутствия этой женщины из другой части города, как игнорируют некую погрешность в отлаженной жизни, которую не хочется признавать.

С другой стороны, он не мог отрицать, что племянница Антонио внесла в его жизнь нечто новое, что при том политическом напряжении, в котором находился город, все больше затягивало его. Выхода, казалось, не было никакого. Вскоре его мимолетные визиты стали все чаще и все продолжительнее. Теперь он крайне редко появлялся внизу за круглым столом, где все считали, что он занят подготовкой операции. Кроме того, там было не принято, как и вообще в штабе Проконсула, задумываться над тем, кто из них чем занят во внеслужебное время. К вольеру это относилось в еще большей степени.

Луций временами задавал себе вопрос, вышла ли его тайна наружу, за пределы домашнего круга. Но, пожалуй, в это беспокойное время следы вскоре сами собой затеряются. Он только отказался от намерения еще раз навестить доктора Беккера, и одно странное предупреждение укрепило его в этой осторожности. Вскоре после переезда к нему Будур Пери в его личной почте вдруг оказалось письмо неизвестного происхождения — обыкновенная записка без адреса и даты, даже без подписи. Сообщение ограничивалось одной фразой:

«Антонио Пери со вчерашнего дня переведен на Кастельмарино в институт доктора Мертенса».

Почерк имитировал печатные буквы. Луций долго ломал голову над этим посланием. Оно могло прийти как с дружеской стороны, так и оказаться западней. Вполне возможно, что дело тут не обошлось без мавретанцев. Во всяком случае, следовало соблюдать осторожность, поскольку известие указывало на некую незнакомую инстанцию, занимавшуюся им и его связями с семьей Пери.

Еще одно обстоятельство придавало вес этому листку бумаги. В процессе подготовки операции на Виньо-дель-Мар было организовано усиленное наблюдение за Кастелетто, руководил им Калькар. Луций прочитал в утреннем донесении, что действительно накануне с башни была замечена переправа единственного заключенного на остров. Казалось, в этом не было ничего необычного, особенно для этих недель, однако содержание обеих корреспонденции было примечательным. Инфрафотоснимки, приложенные к донесению, показывали лодку и ее причаливание к берегу; просматривалась только одна тень, окруженная вооруженной охраной.

Луций не хотел пугать Будур Пери такими подробностями. Он только счел необходимым намекнуть, что Антонио предположительно находится на положении особого узника Ландфогта в темницах Кастелетто. По сравнению с лагерями, где не утихала расправа над пленниками, это было даже скорее улучшением его положения. Главное было не упоминать при ней Токсикологический институт, вокруг которого ходили темные и зловещие слухи.

Тем временем Луцию удалось спасти и перенести с помощью Костара с улицы Митры не только часть специальной библиотеки Антонио, но и разрозненные страницы его дневника, и в свободное время он занимался просмотром и приведением в порядок спасенных рукописей, несших на себе следы разрушительного вандализма.

Он составил вместе с Будур перечень спасенных листов, позволивший им определить состав и размеры библиотеки. В центре внимания находились великие умы и вдохновители XIX столетия: Де Куинси, [68] Де Куинси (1785–1859) — английский писатель, изобразил в автобиографической повести «Исповедь англичанина-опиомана» (1822) наркотические видения. Э. Т. Гофман, По и Бодлер. Однако среди печатных изданий были и куда более древние — книги о свойствах трав, труды чернокнижников и демонологии средневекового мира. Часть из них была выполнена на старинном пергаменте и сосредоточилась вокруг имен Альберта Магнуса, Раймунда Луллия [69] Раймунд Луллий (ок. 1235 — ок. 1315) — каталанский философ и богослов, крупнейший знаток иудейской и мусульманской теологии. и Агриппы фон Неттесхайма, [70] Агриппа фон Неттесхайм (1486–1535) — немецкий врач и философ, представитель каббалистической натурфилософии. чей труд «De Vanitate Scientiarum» [71] «О тщетности знаний» (лат.). был представлен как в лионском, так и в кёльнском издании. Тут же находились огромный фолиант Виеруса «De Praestigiis Daemonum» [72] «О демоническом обмане» (лат.). и компиляция доктора Веккеруса, изданные в Базеле в 1582 году. Не забыт был и «Кодекс ведьм» того же автора, переплетенный вместе с книжонкой Зигфрида Томаса о бесовском порошке колдунов и колдуний. Особым изяществом отличался изданный в Амстердаме французский перевод «Мира магии» Бальтазара Беккера в четырех томах, и ценность каждого из них значительно повышалась благодаря поблекшему автографу древнего теолога.

В лучшем состоянии оказались редкие произведения изящной словесности, разрабатывавшие тему Антонио большей частью в экзотическом духе или в стиле поэтов, пользовавшихся дурной репутацией. К ним относились эссе Мопассана об эфире наряду с различными другими работами, написанными во славу чая, кофе и вина. Все они носили следы частого чтения. Самым значительным из них был, пожалуй, труд «Fumeurs d’Opium» [73] «Курильщики опиума» (фр.). Жюля Буасьера, в желтой обложке, написанный около 1890 года и переплетенный Антонио с благоговением и любовью. Луций брал книжечку с собой на остров и читал ее, пока плыл морем. Дух автора привлекал его чудесным совмещением ясности ума с эйфорической мечтательностью. Так бывало, когда сильные умы Запада вбирали в себя менталитет далекого от них Востока, но и то, если на короткое время.

Третья часть библиотеки касалась методик, разработанных химиками и фармакологами XIX и XX столетий. Но здесь, похоже, не хватало очень многого — то ли среди мародеров оказался любитель этого дела, то ли поняли ценность этих книг как товара. Уцелело лишь руководство по изготовлению духов и эссенций, огромный старинный кирпич гейдельбергских психологов о действии мескала, спирта из агавы, и работа Хофмана-Ботмингена о галлюцинациях под воздействием спорыньи. Похоже, имелся еще этнографический отдел, от которого сохранилось только опубликованное в 1923 году сообщение Сиднея Пауэлса с Цейлона о спящих среди цветов в садах неземной красоты и воссоединяющихся под присмотром священнослужителя в брачном союзе. Все это было, судя по пометкам на полях и вложенным в текст запискам, тщательно проштудировано Антонио и систематизировано.

Если собрание книг можно было сравнить с географическими картами и морскими путеводителями, то дневник уже содержал свидетельства путешествий и экспедиций. Порой казалось, что текст писался в корабельной каюте при сильной качке, а потом вдруг строчки бежали ровненько, как волны, напоминая запись сейсмографа. Они передавали бег образов и мыслей во всех фазах покоя и возбуждения, словно зеркало, которое то быстро вращается вокруг своей оси, то замедленно. И то искажает или увеличивает изображение, а то вдруг уменьшает бесконечно большой мир до маленькой модели.