Франсис Карсак - Робинзоны космоса

Тем временем я продолжал подбирать экипаж. У меня уже был список на шесть человек:

Начальник экспедиции и геолог – Жан Бурна.

Заместитель начальника – Бреффор.

Зоолог и ботаник – Вандаль.

Штурман – Мишель Соваж.

Геологоразведчик – Бельтер.

Механик и радист – Поль Шэффер

Последний, бывший бортмеханик, был другом Луи.

Я не знал, кого взять седьмым. Мне хотелось пригласить Массакра, но тому нельзя было отлучаться из деревни, ведь его помощь могла понадобиться в любой момент. Оставив незаконченный список на столе, я куда-то вышел, а когда вернулся, внизу смелым почерком Мартины было приписано:

Санитарка и повариха – Мартина Соваж.

Сколько мы с Мишелем ни бились, нам не удалось ее отговорить. В конечном счете я был даже рад, когда Мартина заставила меня сдаться: она была сильна, смела, превосходно стреляла, и, кроме того, я был уверен, что в нашем «броневике» нам, в сущности, нечего опасаться.

И вот настало утро голубого дня; когда мы заняли свои места. Я сел за руль, Мишель и Мартина рядом со мной, Шэффер, Вандаль и Бреффор вылезли на крышу, а Бельтер забрался в башню к пулемету; со мной он был связан телефоном. Перед отъездом я убедился, что водить машину, исправлять обычные поломки и стрелять из пулемета может каждый из нас.

Я был взволнован, счастлив и распевал во всю глотку. Мы проехали мимо развалин замка; потом вдоль полотна узкоколейки по новой, едва намеченной дороге выбрались к руднику. Дружески помахав рабочим, мы двинулись дальше, в степь, по серой теллусийской траве.

Сначала то здесь, то там еще попадались земные растения, но вскоре они исчезли. Через час последняя колея, самая крайняя точка, до которой мы доезжали во время наших разведок, осталась позади. Перед нами лежали неизведанные края.

Легкий западный ветерок волновал траву. Почва была твердой и удивительно ровной. Серая степь расстилалась вокруг, насколько хватало глаза. На юге плыли редкие белые облачка – «обыкновенные облака», как заметил Мишель.

– В каком направлении мы едем? – спросил он, раскладывая на планшете свои штурманские приборы.

У Теллуса оказался такой же постоянный магнитный полюс, как у Земли, и наши компасы действовали превосходно, с той лишь разницей, что здесь северный конец стрелки указывал на юг.

– Сначала прямо на юг, потом на юго-восток – так мы, надеюсь, обогнем болото. Потом прямо к горам.

В полдень мы остановились и первый раз позавтракали «под сенью грузовика», как выразился Поль Шэффер, – сенью скорее воображаемой, чем реальной. Хорошо еще, что дул слабый ветерок.

Мы весело попивали винцо, когда трава рядом с нами вдруг зашевелилась и оттуда выскочила огромная гадюка. Не дав нам опомниться, она ринулась вперед и впилась... прямо в левую переднюю шину грузовика. Та тотчас начала оседать с характерным шипением,

– А, чтоб тебя! – выругался Поль, прыгнул в кабину и выскочил обратно с топором в руках.

– Не испортите ее, прошу вас! – закричал Вандаль, но Поль не обратил на его слова внимания: одним ударом рассек змею, да так, что лезвие топора ушло в почву по самую рукоятку.

– Должно быть, эта добыча показалась ей суховатой, – проговорил Мишель, пытаясь разжать челюсти гадюки.

Но для этого понадобились клещи. Размонтировав шину, мы убедились, что желудочный сок этой твари обладал невероятной силой: резина уже сморщилась, а корд вокруг прокола растворился бесследно.

– Прощу прощения, – сказал Мишель, поворачиваясь к останкам гадины. – Я не знал, мадам, что вы можете переваривать каучук!

К концу третьего дня пути мы проехали уже шестьсот пятьдесят километров и заметно приблизились к горам. Местность менялась: теперь вокруг были цепи холмов, вытянутые с юго-запада на северо-восток.

Уже вечерело. Мы остановились у подножия красноватого глинистого холма. Захватив автомат, я вылез из грузовика и отправился прогуляться. Шел я не торопясь, поглядывая время от времени на небо и раздумывая над тем, можно ли применять на Теллусе законы земной геологии. Когда я уже склонялся к положительному ответу, мне почудилось в воздухе что-то странное, необъяснимое, но очень знакомое. Я остановился. Передо мной расстилалось небольшое маслянистое болотце со скудной растительностью: пучки ржавой травы лишь кое-где торчали из воды, затянутой радужной пленкой. От неожиданности я чуть не подскочил; от болотца тянуло нефтью!

Я приблизился. Там, где оно слегка вдавалось в берег, на поверхность вырывались пузырьки газа. От огня зажигалки они легко вспыхивали, но это еще ничего не доказывало – обыкновенный болотный газ тоже горит. Но радужная пленка... По всем признакам здесь есть нефть, и, очевидно, на незначительной глубине.

Тщательно отметив на маршрутной карте это место, мы двинулись дальше, огибая с юга цепь холмов. Они не поднимались выше восьмисот метров.

Сразу за холмами перед нами предстала могучая горная гряда со снеговыми вершинами. Центральная была особенно хороша. Ее гигантские размеры поражали глаз. Черная как ночь под ослепительной снежной шапкой, она походила на огромный конус с геометрически правильными очертаниями. Мы назвали ее пик Тьмы.

Мишель сделал прикидку, быстро вычислил его высоту и даже присвистнул от удивления:

– Ого! Не меньше двенадцати тысяч семисот метров!

– Двенадцать? Значит, это выше Эвереста на...

– Да, на три километра с лишним.

Мы двигались к подножию черного великана, как вдруг перед нами возникло почти непреодолимое препятствие. Местность резко пошла под уклон, и внизу на дне широкой долины мы увидели реку. Берега ее покрывали древовидные растения; из всего, что нам до сих пор попадалось, ничто еще так не походило на наши земные деревья.

Но как переправиться через реку? Не очень широкая, всего метров двести, она была глубока и стремительна, с черной жуткой водой. В память о родном крае я назвал ее «Дордонь». Гидры вряд ли могли обитать в ее быстрых водах, но на всякий случай следовало держаться настороже.

Мы двинулись вверх по течению, надеясь отыскать подходящее место для переправы, и к вечеру неожиданно достигли истоков реки: глубокая и полноводная, она вытекала из-под известнякового обрыва, поросшего кустарником. Нелегко было провести машину поэтому скалистому мосту, заваленному крупными обломками и пересеченному рытвинами, но в конце концов нам это удалось. По противоположному берегу мы спустились немного ниже и повернули опять к пику Тьмы. Он одиноко возвышался на равнине далеко впереди остальных гор.

Широкие потеки застывшего вулканического стекла, обсидиана, спускались к самому подножию горы. К одному из них я подошел, даже не подозревая, что меня ждет. Куча обсидиановых осколков лежала на выступе. Один из них чем-то привлек мое внимание. Казалось, он был искусно обколот по форме лаврового листа...