Артур Смирнов - Девятый

Куда я плыл? Тоже не знаю – куда течение несло. Лишь бы подальше от этого милого острова – оставаться рядом с тварью из фильма ужасов мне хотелось менее всего на свете.

Вспомнил о так и не съеденном мясе, оставшемся под камнем. Желудок скрутило судорогой, но полноценной рвоты не вышло – лишь воздух и слюна.

Восход солнца я встретил на все том же бревне (а куда ты денешься с подводной лодки?). К тому времени я начал понемногу здесь обживаться: на огрызках сучьев узлом завязал штаны и рубаху; обхватив ствол руками, попытался подремать (безуспешно).

Рассвет разогнал ночные страхи, заставив здраво подумать о странных событиях. А не стал ли я жертвой галлюцинации, вызванной проблемами адаптации к новому телу? Вспомни – монстр двигался в полной тишине. То есть, глаза выдавали информацию, а слух нет – это, вроде бы, один из признаков обмана зрения. А как же нюх? Я запах почуял из пасти – нос тоже был обманут?

Не так уж часто люди попадают в другой мир, да еще таким мистическим способом – мало ли что при этом может произойти в голове? Ведь мертвые медведи не ходят – это бред. Поспешил я вчера – надо было головой думать, а не поддаваться панике.

Возвращаться назад, правда, почему-то не хотелось – голос разума не убеждал. Альтернативной суши, правда, тоже не предвидится – море пустынно. Но ничего – я же помню, в какой стороне был тот берег, замеченный со скалы. Солнце есть – сориентируюсь.

Бревно было слишком крупным, и, несмотря на все мои усилия, оставалось непонятным – сдвигается ли оно в нужном направлении, или так и дрейфует по воле течения? Не имея ориентиров, не понять. Монотонные усилия без видимого результата серьезно напрягали, к тому же я голоден, перенес череду стрессов, устал как собака, ночь не спал, и начал синеть от холода – морская вода все же не парное молоко. Мне себя было жалко.

А вот жалеть себя не надо – это может навредить больше, чем перелом ноги. Нельзя расслабляться. Если мозг начинает капризничать, надо его загрузить, чтобы не оставалось времени на чепуху.

Для затравки я начал вспоминать параметры резонатора. При всей его гениальной простоте там было что вспомнить: количество витков в каждой катушке, сечение проводов, толщина изоляции, химический состав материалов сердечников, способы запаивания вакуумных диодов и прочее-прочее. Сотни цифр, три страницы текста с инструкциями по сборке, настройке и эксплуатации – я загрузил мозг на целый час.

Затем дошла очередь до генератора и контрольно-измерительных приборов – еще час.

Ногу от холода и монотонных движений свело судорогой. Едва с ней совладав, я услышал хлопанье крыльев, и на дальний конец бревна уселась птица – крупный зеленый попугай с огромным клювом. Осмотрев меня неуважительным взглядом микробиолога, изучающего кишечного паразита при помощи микроскопа, он, потеряв к пришельцу из другого мира всякий интерес, начал чистить перышки.

– Эй! Зеленый! Попугаи над морем не летают! Ты откуда здесь взялся? С пиратского корабля? Или возомнил себя чайкой?

Птица, прекратив чистить перышки, уставилась на меня заинтересованно – человеческий голос ее явно интриговал.

Развивая успех, я рассказал пошлый анекдот про жену, любовника, и попугая. Зеленый приблизился на пару шажков, склонил голову на бок – заслушался.

Впервые в новом мире у меня появился полноценный собеседник – патологически жадную ручную жабу в расчет не беру.

Когда анекдоты про попугаев закончились, мы стали почти друзьями. Зеленый расположился в шаге от меня, на пеньке, оставшемся от толстой ветки, и, чистя перья, не забывал проявлять интерес к моему монологу. Я был ему за это благодарен – с того момента, как он появился, мне больше не приходилось загружать мозг цифрами и описаниями. Я морально отдыхал, продолжая тащить наше плавстредство в сторону суши.

– Эй! Зеленый! Анекдоты про пернатых закончились – больше не могу вспомнить. Может на стихи перейдем? Как ты относишься к Гумилеву? Хорошо относишься? Молчание – знак согласия! Итак – Николай Гумилев, стихотворение «Попугай». То есть про тебя. В этом мире исполняется впервые – эксклюзив.

Осторожно перебросив ногу через бревно, я блаженно замер – отдохну минут пять, и заодно познакомлю зеленого с шедеврами земной поэзии.

– Я – попугай с Антильских островов,

– Но я живу в квадратной келье мага.

– Вокруг – реторты, глобусы, бумага,

– И кашель старика, и бой часов.

Восхищенный птиц, разинув клюв, взволнованно ловил каждое слово – за душу задело.

– Пусть в час заклятий, в вихре голосов

– И в блеске глаз, мерцающих, как шпага,

– Ерошат крылья ужас и отвага

– И я сражаюсь с призраками сов…

Попугай, покинув позицию, подобрался ко мне, присел, вытянул шею, будто пытаясь изобразить хищного ящера мезозоя.

– Пусть! Но едва под этот свод унылый

– Войдет гадать о картах иль о милой

– Распутник в раззолоченном плаще… На этой строке меня невежливо перебили:

– В этом кабаке есть свежее пиво? – голосом матерого алкоголика поинтересовался попугай.

– Что?!!

Поступок пернатого оказался для меня столь неожиданным, что я, дернувшись, опрокинулся набок, из-за чего бревно совершило пол оборота вокруг своей оси. Зеленого при этом едва не смыло «за борт» – успев взлететь, он с противно-укоризненными криками начал описывать круги над моей головой.

Вернув плавсредство в прежнее положение, замер, ожидая, когда говорящий птиц успокоится. Долго ждать не пришлось – попугай вернулся, устроившись как можно дальше от меня – перестал доверять такому неуклюжему мореходу.

– Зеленый – прости! Давай забудем о моем проступке. Согласен? Отвечай. Ну? Скажи хоть что-нибудь! Или у меня опять галлюцинации – слуховые?! В ответ холодное презрение. Ну ничего – сейчас тебя расшевелю!

Я рассказал попугаю сказку про Колобка. Потом отрывок из пушкинской «Полтавы». Затем дошла очередь до Горация. Про Колобка, судя по заинтересованным посвистываниям, ему понравилось больше всего, но ни слова, гад, в ответ не произнес.

Пришлось перейти к артиллерии посерьезней – я начал петь песни. От попсы до авторских – одну за другой. На «Арии» ошеломленный птиц начал сдаваться – чуть не завалился на пятую точку от культурного шока, и, быстро перебирая лапами, бочком прискакал ко мне, заискивающе заглянул в глаза, намекая на продолжение.

– Что зеленый – рок уважаешь? Жаль без музыки – ты бы тогда плясать начал. Продолжать? Ну? Хоть что-нибудь ответь!

– Якорь тебе по лбу! Плевок ходячий! Земля по курсу! – хрипло выкрикнул попугай.

На этот раз я совладал с собой – бревно даже не дрогнуло. Зеленый действительно разговаривал, причем я его прекрасно понимал. Но при этом ни одного знакомого слова – едва о них начинаю задумываться, как получаю просто бессмысленный поток звуков. Однако каким-то образом понимаю, о чем речь…