Брайан Олдисс - Суперигрушек хватает на все лето

Она подтолкнула меня вперед, оставаясь за моей спиной.

Я вошел в святая святых Дома Процветания — просторную унылую комнату, стены которой, увешанные гобеленами различного вида, зрительно увеличивали ее размеры, а заодно усиливали душную, затхлую атмосферу. В одном углу стоял массивный письменный стол, за которым сидел крупного телосложения человек, бородатый, давно перешагнувший через грань среднего возраста. Перед ним лежала неаккуратно сложенная стопка каких-то бумаг. Человек не удостоил нас приветствием, лишь снова сел и смерил меня достаточно равнодушным взглядом.

Его дочь также не стала размениваться на излишние любезности и, сдвинув в сторону тяжелую ткань на стене, открыла моему взору окно, выходящее на северную сторону. Свет, проникший в комнату, как мне по-: казалось, вместо того чтобы развеять удушающую темноту помещения, еще более ослабил сияние тусклой настольной лампы.

Приблизившись к столу, я представился, сообщив, что приехал на остров в поисках какой-нибудь временной работы.

Грузный незнакомец встал, перегнулся через стол и протянул мне руку, которую я довольно осторожно пожал.

— Эрик Магистоун, — представился он гулким басом. Прежде чем велеть дочери объяснить мне, чем я буду заниматься, он бросил на меня исподлобья внимательный взгляд. Затем снова тяжело опустился в кресло. Похоже, Миранда была сильно озадачена тем, чем мне предстояло заняться.

— Можете для начала заготовить дров, — сказала она.

Я сделал, что мне было велено. Было непривычно повиноваться приказаниям ребенка, пусть даже и очень красивого, особенно если принять во внимание то, что и сам я не так уж давно расстался с детством.

Дом когда-то был замком, построенным для защиты — побережья от хищных и алчных соседей, особенно датчан. Прежний хозяин, Фердинанд Робсон, перестроил его, вернее, пристроил к нему флигель и оранжерею. Ставня, сорванная в сильную бурю несколько лет назад, разбила стеклянную крышу оранжереи, которой затем перестали пользоваться. Это привело к ее упадку.

Для жилья мне предоставили одну из комнат в башне.

Работа была отнюдь не изнурительной. Раз в неделю к острову причаливала лодка с материка, на которой доставлялись съестные припасы. На меня была возложена обязанность расплачиваться за доставленное и относить ящик с припасами в дом. Мне также доверили доить козу и собирать яйца, которые куры откладывали возле дома или где-то внутри него. К югу от замка располагался небольшой пруд, в котором я мог купаться. На острове я также открыл для себя немало и других развлечений. Монахи, жившие в доме в ту пору, когда он служил монастырем, разбили поблизости несколько фруктовых садов, и деревья в них плодоносили до сих пор. В самых разных, довольно неожиданных местах поблизости от дома росли ягодные кустарники, плодовые деревья и орешник. Семена плодов и ягод, очевидно, разносились повсеместно птицами, коих на острове водилось множество. Казалось, будто они оглашают своими трелями окружающее пространство, сидя на каждой ветке. Помимо перелетных птиц, на острове водились фазаны, куропатки и даже павлины, оглашавшие ночь своими пронзительными криками. Немало водилось на острове диких кошек, в изобилии населяли его также и кролики.

Остров чрезвычайно пришелся мне по душе. Это был рай, который я всегда тщетно надеялся отыскать. Особенно богат остров был дикими растениями, названия которых я узнал из книги, взятой в библиотеке. Я с огромным удовольствием произносил названия растений, этих барометров бедного человека, расцветающих в мае: белая яснотка с сердцевидными листочками; прекрасная и агрессивная японская гречишка, под высокими, похожими на бамбук стеблями которой находил себе приют нежный ландыш, источавший дивный аромат; поросль вики и чистотела; изящные белые брионии, на которых в надлежащее время года появляются красные ягоды. Было их великое множество. Росли и папоротники, и высокие ромашки, так похожие своими головками на солнце.

Как-то раз я набрел на заброшенную, ветхую хижину, почти полностью скрытую от взгляда зарослями ежевики. Я назвал это место Райским Овражком. В этом месте в свободное от работы время я лежал по много часов подряд, читая книги, найденные мной в библиотеке. Это были произведения старомодных авторов: романы Дюма и Жюля Верна, Томаса Гарди и Достоевского, а также пьесы Шекспира, одна из которых особенно завладела моим воображением, потому что ее действие также происходило на острове.

Я также узнал кое-что об Эрике Маги стоуне, узнал от его дочери. Его настоящее имя было Дерек Стоун. Родился он в зажиточной семье. С ранних лет родители всячески поощряли любовь Дерека к знаниям. Хотя он продолжил семейное дело, ему всегда хотелось стать писателем. Когда ему исполнился двадцать один год, Дерек опубликовал свой первый роман «Боль в некроманте». Это была юмористическая книжка, которая удивительно хорошо продавалась. За ней следом вышла похожая на нее вторая книга — «Понимание в некроманте».

А затем права на первый роман приобрел Голливуд.

Узнав эту историю, факт за фактом, от Миранды, я выразил недоумение. Разве может столь угрюмый человек, ведущий жизнь затворника, писать юмористические романы?

Все было именно так, во всяком случае, в дни его юности. Более того, Эрик Магистоун (теперь этот псевдоним стал его законным именем) слетал в Голливуд, где написал сценарий фильма по мотивам своего романа. Снятый по его книге комедийный фильм пользовался огромным успехом у зрителей. Более того, он стал основой для новой серии фильмов в жанре волшебных авантюрных комедий. За написание сценариев к ним Дерек получал хорошие деньги. Он стал модным автором и пользовался огромным успехом у женщин. В результате одной такой любовной связи и появилась на свет Миранда.

Это событие в корне изменило всю жизнь Дерека. Он купил себе остров, как мне рассказали, у Фердинанда Робсона, финансовые дела которого пришли в плачевное состояние, и поселился на нем вместе с любовницей и дочерью. Жизнь на острове после роскошной жизни в Голливуде не устроила любовницу писателя. Одним прекрасным утром Магистоун проснулся и понял, что она убежала, оставив ему дочь и скверным почерком написанное прощальное письмо с выспренними, пафосными оправданиями.

— Он по-прежнему сочиняет комедии? — спросил я у Миранды.

Та отрицательно качнула черной кудрявой головой.

— Он пишет большую книгу, очень серьезную. Очень толстую, очень содержательную, которая способна объяснить все на свете. — Миранда даже показала руками объем будущего произведения отца.

Услышанное разожгло мое воображение. Правда, очень многое еще нуждалось в объяснениях. Теперь мне стало понятно, почему Магистоун столь мрачен и одинок — на его плечах лежал груз серьезнейшей ответственности.