Владимир Дрыжак - Кесарево сечение

– Не мог сам этот вопрос раскрутить, – буркнул он. – Все тебе надо утрясти, все согласовать… Бюрократ – вот ты кто. Прогнивший бюрократ! И меня скоро сделаешь бюрократом. Когда начнешь проявлять самостоятельность?! Я тебя зачем здесь оставил? Чтобы ты разгреб всю рутину, всех разогнал, и всем надавал по шеям. А приезжаю – все по-прежнему.

– Но, Петя, зачем нам теперь скандалы. Мы ведь…

– А без скандалов ты всех разогнать не можешь.

– Ну… Без скандалов они не расходятся, – Сюняев развел руками. – Не умею я, Петя…

– С завтрашнего утра начну учить. А сегодня на сон грядущий повторяй одну фразу: "Уважаемые дамы, любезные господа, леди и джентльмены! Я далек от мысли, что все вы – бессовестные негодяи, наглые лгуны и отъявленные мерзавцы, но…". Вот если с этой фразы начинать, то дальше можно крыть хоть матом, никакого скандала не будет. Понял?

– Понял, – сказал Сюняев обреченно. – Я думал, что надо наоборот. Сначала маты, а потом эту фразу. Наверное, я ошибался…

Утром Петр Янович выслушал мой подробный отчет о встрече с Шатиловым и даже ни разу не перебил. Потом выслушал сообщение Куропаткина о его деятельности по обеспечению доступа к базе данных навигаторов и задал только один вопрос: "Слушай, Василий, а есть хотя бы один человек, который может гарантировать достоверность сведений, добытых нами из этой базы?". В ответ Вася только пожал плечами.

После этого Гиря какое-то время смотрел в потолок и морщился. В заключение буркнул что-то невразумительное, отчетливо произнес: "черт знает что!", встал и открыл свой знаменитый сейф. Краем глаза я увидел в нижнем углу что-то металлическое и блестящее, решил, что где-то во время доклада мы проштрафились и приготовился к аутодафе. Но, вопреки предположению, Петр Янович достал из сейфа не сакраментальный ятаган, а все ту же синюю папку. Открыв ее, он выудил из середины несколько листов, бросил на стол и строго посмотрел на Васю. Вася поежился, но выдержал взгляд.

– Вот, – Гиря постучал пальцем по листам. – Вот оно – то самое, о чем я тебе вчера говорил. Этот полет мысли в заоблачные выси попал ко мне очень давно – примерно тридцать лет назад. Тогда он не произвел на меня никакого впечатления. Я даже испытал к автору некоторое подобие отвращения – он человека превращает в черт знает что. В какой-то биоэлектронный гибрид… Сей документ провалялся в разных местах, пока я под сурдинку не приобщил его к делу и не засунул в эту папку. А случилось это аккурат после расследования аварии на "Вавилове". Ты, Кукса, наконец, соизволил ознакомиться с отчетом? Времени было достаточно.

– Так точно, Петр Янович!

– Нечего тут изображать из себя унтера Пришибеева! Да – "да", нет – "нет". И безо всех этих "Петров Яновичей". Ясно?

– Так точно, Петр Янович, – произнес я нахально.

– Я тоже с ним ознакомился, хотя никаких указаний не получал, – вставил Вася.

Шеф был явно не в духе. Я решил дать ему повод излить на меня свое раздражение. Я полагал, что, вероятно, он перенес большие психологические нагрузки, разговаривая с ламами, и ему нужна разрядка. А с меня не убудет.

Но Гиря на мою эскападу не отреагировал. Он только сморщился как от изжоги, встал и потер грудь. Потом посмотрел на нас с Куропаткиным и сказал уныло:

– Зря вчера коньяк пил. Бимарион совсем не к черту стал…

– Что не к черту? – изумился я.

– Бимарион.

– А что это?

– Вот в этих бумажках написано, что это такое. Вы здесь почитайте пока, а я отлучусь кое-куда. Будут звонить, скажите, что вышел, пусть через часок перезвонят.

И он удалился. Мы с Васей переглянулись и начали читать бумажки, передавая друг другу листы.

На первом листе слева вверху рукой Гири было написано:

"Что за фигня? Кто автор?"

Далее следовал печатный текст следующего содержания:

Сознание собственной смертности – это единственное, что качественно отличает психологию человека от психологии животных – все остальные отличия лишь количественного порядка (например, шимпанзе не столь хорошо способны к речи, логическим операциям и к применению орудий труда как люди, но как показывают некоторые эксперименты, эти способности у них можно в определенных пределах развить).

Осознание собственной смертности происходит у детей в возрасте трех-четырех лет и приводит к глубокой психической травме. Некоторое время они плачут при мысли о смерти, но в конце концов срабатывают защитные механизмы психики, и на этом месте в сознании образуется "слепое пятно". Страх смерти перестает восприниматься на осознанном уровне, и начинает проявляться лишь в опосредствованной форме в виде синдрома Хеопса. С этого момента поведение человека становится принципиально отличным от поведения животных.

Некоторые мысли, переживания или воспоминания могут столь сильно травмировать психику, что они вытесняются защитными механизмами сознания в область подсознательного, и на сознательном уровне уже никогда всерьез не воспринимаются – можно сказать, что в сознании в этом месте образуется "слепое пятно".

Наличие "слепых пятен" связанных с темой собственной смертности – отличительная особенность психологии смертных. С одной стороны, без этих "слепых пятен" смертные просто не смогли бы нормально жить, но с другой стороны они искажают восприятие действительности и приводят к поведению с неосознаваемыми мотивами.

Например, мысль о том, что бессмертие может быть изобретено уже после его смерти, столь невыносима для человека, что в сознании на ее месте образуется "слепое пятно" и он может не осознавать эту мысль, однако она действует на бессознательном уровне и проявляется в том, что человек начинает считать изобретение бессмертия ненужной и опасной затеей, и даже находит доводы формально подтверждающие правильность такой точки зрения.

Другое проявление психологии смертных – синдром Хеопса, то есть стремление человека к тому, чтобы любая выполняемая им деятельность несла дополнительную нагрузку-сверхзадачу – оставить по себе какую-либо память, и таким образом обрести некое иллюзорное бессмертие. Синдром Хеопса охватывает все сферы деятельности человека и придает специфический "человеческий" оттенок даже тем видам поведения, которые являются общими для людей и для животных (например, стремление к продолжению рода связывается у людей с представлением о детях как о продолжателях их собственной жизни). Особенно ярко синдром Хеопса окрашивает у людей их иерархическое поведение – слава и высокие должности нужны им не только сами по себе, но еще и как средство войти в историю и обессмертить свое имя.

Люди смогут избавиться от синдрома Хеопса лишь после изобретения бессмертия.