Владимир Кузьменко - Гонки с дьяволом

К Мише подскочил один из охранников и хотел ударить его прикладом, но Покровский остановил его.

— Друзья! — обратился он к ребятам. — Должен сообщить вам, что этой ночью вся полнота власти перешла к Военному Совету. Бывшее правительство низложено и арестовано. Причиной, побудившей Военный Совет взять на себя полноту власти, послужила крайне опасная ситуация, сложившаяся в последнее время. Нам грозили анархия, а возможно, и гражданская война.

Он так и сказал — гражданская война! Положительно, этот генерал страдал шизофренией.

— Нам, — продолжал Покровский, — не оставалось ничего другого, как взять на себя ответственность, чтобы предотвратить кровопролитие.

Как бы в опровержение его слов со стороны Грибовичей раздались взрывы. Это были не выстрелы танков, а именно взрывы. Я понял их происхождение.

— Сейчас, — спокойно, как будто ничего не произошло, продолжал Покровский, — воинские силы Совета заканчивают подавление сопротивления кучки безответственных лиц и вскоре везде будут восстановлены спокойствие и порядок. В эти ответственные минуты я обращаюсь к вашему гражданскому самосознанию и призываю проявить мужество и сознательность, поддержав действия вооруженных сил. Кто, — он возвысил голос, — желает вступить добровольно в ряды вооруженных сил, прошу сделать шаг вперед.

Он выдержал полминуты и добавил:

— Те, кто сейчас запишется в состав добровольцев, в скором времени будет произведен в офицеры. Итак?

Наступила тишина. Потом раздался спокойный голос Миши:

— Генерал! У нас есть встречное предложение.

— Я слушаю вас.

— Извините, генерал, я оговорился, — продолжал Миша, — не предложение, а, если вы позволите, совет.

— Ну, говори!

Генерал приблизился к пленным и, найдя глазами в толпе Каменцева, приказал охранникам вывести его из толпы.

— Я сам, — отстранив охранника, Миша вышел вперед.

— Слушаю тебя! Что ты хотел мне посоветовать? — насмешливо спросил генерал юношу.

— Я бы вам посоветовал немедленно сложить оружие и сдаться властям. То, что вы затеяли — авантюра. Не пройдет и суток, как стационар будет взят. Вы слышите? — он указал рукою в сторону Грибовичей. — Там идет бой. Ваш переворот не удался! Не могу вам ничего гарантировать, но прекращение сопротивления сможет облегчить вашу участь. Еще раз прошу простить меня за совет младшего старшему. Я понимаю, что это не совсем вежливо, но таковы обстоятельства.

Несмотря на свое положение, я почувствовал прилив гордости за своих воспитанников. Никто из них не согласился на предложение генерала, но своим поведением и спокойным вежливым ответом они показали образец выдержки и мужества. Не было обычных в таких случаях, если верить художественной литературе, смелых оскорбительных выкриков, проклятий, бросаемых в лицо ненавистному врагу. Был вежливый ответ и молчание. И это оказалось более внушительным. Покровский растерялся и не нашел что ответить. Некоторое время он молчал, потом махнул конвоирам рукою, чтобы они увели арестованных. Ребят погнали в подвалы. Сквозь толстую дверь своей камеры я слышал шум их шагов по длинному коридору. Затем все затихло. А со стороны Грибовичей продолжали доноситься стрельба и взрывы. Пальба то затихала, то возобновлялась с новой силой и яростью. Мне даже показалось, что она приближается. Во дворе поднялась суета. Я увидел, как проехало несколько грузовиков с прицепленными пушками. В Грибовичах, «Лесной сказке» и Острове мы имели склады оружия, о которых было известно только нескольким членам Совета. На этих складах кроме обычных боеприпасов хранились противотанковые ракеты ручной наводки. По всему было видно, что Кандыбе удалось их взять и применить в деле. Стрельба между тем приближалась. Совсем рядом ухнула пушка.

Дверь камеры отворилась, и два офицера пригласили меня выйти. Меня провели на 3-й этаж. В пашей комнате «у камина», где обычно мы проводили свои совещания, в кресле у самого огня, перемешивая кочергой угли, спиною ко мне сидел человек в генеральской форме. Услышав, что мы вошли, он повернул голову, и я узнал… Голубева.

— Вы?! — невольно вырвалось у меня.

— Как видите, — проговорил он, вставая. — Оставьте нас, но будьте поблизости! — приказал он офицерам.

— Вы! — невольно повторил я. — Как вы могли? Пойти на такое бессмысленное дело, предательство!

— Не предательство, а хорошо разыгранный эндшпиль.

— Предательство, да еще двойное. Сначала вы предали Покровского, развалив «Армию Возрождения», а теперь — нас!

— Вот вы меня тоже не понимаете, как не понимал раньше и Покровский. Вы играете в шахматы? Тогда вам должно быть известно такое понятие, как жертва фигуры. Мой переход был ничем иным, как такой жертвой. Как я уже объяснял, мы не могли тогда оказать серьезного сопротивления. И я решил, что нам надо проникнуть в вашу организацию и взять ее изнутри, получив все преимущества вашего развитого хозяйства и соединить его с нашей административной системой и управлением… Как видите, это нам удалось! Мы не собираемся делать каких-либо серьезных изменений. Все почти останется так, как и было. Или — почти так. Вот только для начала изымем у населения оружие. Многое из того, что вы создали, я бы сказал, сделано прекрасно. Меня восхитило то, что вы, несмотря на постигшее нас всеобщее бедствие, создали школы и что-то наподобие университета. Это все останется без изменения и даже будет развиваться.

На протяжении всей его речи я молча смотрел на него. «Кто он? — спрашивал я себя. — Злодей? Авантюрист?» Он наконец замолчал и с усмешкой посмотрел на меня.

— А вы все-таки оказались плохим психологом, — сказал он в заключение.

— А вы — плохим шахматистом! — отпарировал я. — Если не можете отличить митшпиль от эндшпиля! Ваша жертва не привела к цели. Далее последует простой размен фигур. Ваша партия, можно считать, проиграна. Захватив танки, вы решили, что сможете перевести игру в ладейное окончание, но не учли нашего преимущества в пешках и легких фигурах. И теперь потеряли, как мне кажется, все свои тяжелые фигуры. Вам грозит мат в два хода.

— Откуда у ваших людей оказались противотанковые и ручные пехотные ракеты?

— Они были всегда.

— Почему я не знал? Ведь я заведовал последнее время вооружением.

— Вы многого не знали…

— Значит, мне не доверяли? — Голубев, казалось, был ошеломлен. — И это после всего того, что я для вас сделал?

— Видите ли, полковник, нам стало кое-что известно о вашей деятельности в «Армии Возрождения». Вы были одним из ее главных создателей. То есть были убеждены в своей правоте. Не так ли?

Голубев кивнул.

— Потом вдруг быстро изменили своим принципам. Я допускаю такую трансформацию, но человек, идущий на нее, должен быть либо гением, либо абсолютно беспринципным. Гений — это тот, кто может зачеркнуть весь свой накопленный опыт и учиться новому, человек, способный преодолеть консерватизм мышления. Я присматривался к вам и считал, да и сейчас считаю вас умным человеком. Но не вижу гения. Я хотел понять, куда вы дели свои старые убеждения. Не получив ответа, мы, естественно, держали вас на неполном информационном обеспечении. Простите!