Михаил Кагарлицкий - Чужой цвет

Мужчина поднял голову и непонимающе уставился на Ан-Мари.

— Ты?.. Пришла?.. Но я тебя не звал! Ты не можешь…

Его блеклое, обтянутое сморщенной кожей лицо со вздутыми синими подглазниками вызывало жалость и отвращение.

— Зачем ты здесь? Мне и так тошно…

Он отклонился назад, разглядывая Ан-Мари.

— Но ты здорово изменилась! Тебя все-таки выпустили?..

Ан-Мари попыталась встать. Ее явно принимали за другую.

— Сиди, — попросил мужчина. — Презирай, но сиди.

Он всхлипнул и судорожным движением провел рукой по щеке.

— Щетина. Я стал редко бриться… Но я не мог не сообщить! Такой важный факт! Государственный интерес! Апостолы…

Мужчина поперхнулся и прижал ладони к вискам.

— Они приехали и почти сразу же все нашли. А если бы сообщил кто-то другой? Ты только представь: с кем бы остались тогда наши крохи? Ты не подумала о них! Ты жаждала справедливости! Ты… А я не мог! Обязанность патриота! Долг!

Он наклонился к Ан-Мари и зашептал.

— Или страх. Самый обыкновенный страх. Ты никогда не знала, что такое настоящий страх, как он умеет обволакивать сердце, как проникает в самые укромные уголки тела, как жжет и режет тебя на части. Ты была другой… гордой. А я маленький и слабый, я боюсь, и мне страшно. Мне очень страшно!

Мужчина затрясся, заплакал и бессильно опустил голову на тарелку. Ан-Мари вскочила и выбежала из подвальчика. На противоположной стороне красные огоньки «Ганвея» излучали привычный свет. Оставалось только перейти улицу.

И как раз в это мгновение створы «Ганвея» распахнулись и из клуба вышли двое широкоплечих парней в длиннополых серых плащах. По зеленоватому отсвету их туфель Ан-Мари поняла, что видит офицеров Службы Спокойствия. Один встал у самого выхода, другой, отойдя в сторону, лениво разглядывал прохожих. Следом за ними появилась Барбара. Вытянутая, точно струна, фигура, спрятанные в карманах плаща руки, бледное бескровное лицо. Ее невидящий бессмысленный взгляд скользнул по Ан-Мари и ушел в темное мрачное небо. Ан-Мари прислонилась к стене и до боли прикусила губы.

Грохоча сиреной, к клубу подъехал пневмовагон. Его задняя дверца широко распахнулась, и из нее вышли строевики. Они выстроились в шеренгу, ожидая команды. Один из офицеров что-то крикнул и взмахнул рукой. Строевики схватили Барбару, подняли ее, швырнули в чрево вагона и кричаще-свистящей гурьбой полезли следом. Дверца тяжело клацкнула, и пневмовагон зигзагами покатил по улице.

Офицеры пересекли дорогу и прошли рядом с Ан-Мари.

— Уж очень грубы эти строевики, — донеслось до нее.

— Звери! — сплюнул другой.

— А как они начинали? Как смешно и нелепо выглядели их митинги в Приморском парке…

Ан-Мари осталась стоять у стены. Сильный озноб терзал ее хрупкое тело, иногда ей казалось, что это апрельский град молотит по ее обнаженным плечам и спине. Словно не Барбара, а она оказалась в лапах строевиков.

«Кто же они — строевики? — лихорадочно думала Ан-Мари. — Яростные, ненавидящие, жестокие до умопомрачения?.. Какой страшной силе удалось собрать все самое худшее, что есть в человеке, и выплеснуть наружу? Мерзкие сволочи!»

Пальцы невольно сжались в маленькие, но твердые кулачки.

«Синие рубашки всегда ходят группами, их не увидишь вдвоем или поодиночке. Когда заканчиваются марши и акции, они переодеваются в самую незаметную одежду и скрываются в толпе. Или просто они боятся? Может быть, их собирает под одни знамена не столько дикая ненависть, сколько дикий страх?»

Голова жарила и горела, Ан-Мари с трудом добралась до квартиры. Пришедший по вызову врач определил болезнь 3-й степени и оставил плоские розовые таблетки с едким запахом.

Только через несколько дней Ан-Мари смогла выйти на службу. Теперь она была одна, но в котомке, лежащей в правом углу стенного шкафа, еще оставалось несколько цилиндриков, и они упрямо ждали своего часа.

Очередные воскресные дни девочка с длинным пучком волос на затылке провела в интенсивных прогулках по самым различным районам города. Ей несколько раз удавалось ускользнуть от передвижных патрулей Службы Спокойствия, оставляя неутомимые выдеожучки в труднодоступных местах на всей жилой территории Большого центра.

«Это вам за Барбару! — неслышно шептали потрескавшиеся губы. — Это вам за всех нас!»

Вскоре у Ан-Мари остался только один цилиндрик. Не случайно целую неделю она ездила по окружному маршруту, проверяя подходы к дому на чужой стоянке. Именно там и жили офицеры Службы Спокойствия. После детальной разведки закрепить в парадном одного из подъездов видеожучок не составляло особой сложности.

«Пусть смотрят, — решила Ан-Мари. — У них тоже есть дети».

Обратно она шла пешком. Сумка с рубашкой и брюками была оставлена в мусорном контейнере — больше она ей не понадобится. Одновременно два чувства, облегчения и печали, соседствовали в душе Ан-Мари. Она выполнила свои обязанности, но что дальше?..

Возле афишного столба грелся на солнышке знакомый парнишка.

— Привет! — сказал он из-под кепки. — Торопишься?

— Не очень, — Ан-Мари замерла, ожидая последующих слов.

— Тебя ждут. Вон в том сквере, вторая аллея, третья скамейка справа. — И он невозмутимо посмотрел в противоположную сторону.

— Спасибо, — шепнула Ан-Мари.

— Топай! — буркнул мальчишка. — Мы тебя с утра караулим.

Ан-Мари свернула к небольшой зеленой рощице, окруженной серыми громадинами зданий, и прошла по дорожке, выложенной крупными красными плитками.

На широкой, приземистой скамейке сидел старик. Легкий ветерок трепал его редкие белоснежные кудри. Исчерченное морщинами лицо важно и доброжелательно созерцало окружающее пространство.

— Можно сесть рядом с вами? — спросила Ан-Мари.

— Кто же откажется от такого удовольствия, — улыбнулся старик. — Я не знаю таких смельчаков.

Ан-Мари села, поправила юбку и приготовилась слушать. Старик не торопился, он явно наслаждался состоянием тишины и покоя, и щелочки его глаз тускло мерцали.

— Давно, лет десять назад, на небольшой ферме жила одна синеглазая рыжеволосая девочка. Это была смелая девочка. Она никого не боялась и всегда говорила все, что думала. Девочка хорошо училась, пела в церковном хоре и любила вышивать солнечные рисунки на своих полотнах. Но однажды по дороге в город прошла колонна строевиков. Они разорили ферму, убили родителей и родственников, а рыжеволосая девочка пропала. Мне кажется, я помню ее…

— За десять лет девочка могла измениться, — вздохнула Ан-Мари.

— Но глаза не меняют свой цвет, — заметил старик.

Они помолчали, размышляя каждый о своем.

— Барбара, — сказала Ан-Мари.

— Я знаю, — помрачнел старик и добавил: — Мы знаем.

— А как же я…