Дэвид Моулз - Третья сторона

Когда Цицерон отодвинул плотную гардину, занавешивающую вход в бар, время уже шло к рассвету. В помещение ворвался ветер с дождем. Ветер был теплым, как кровь, дождь отдавал затхлой зеленью заросшего пруда. Перед деревянной стойкой стояло три высоких стула, занят был лишь средний. Цицерон тяжело опустился на тот, что слева.

— Где ты был? — спросил человек, сидящий посредине. Говорил он на языке, на котором во всем этом мире разговаривали не более пятидесяти человек.

Цицерон не обратил на вопрос никакого внимания. Бармен поставил перед ним деревянную кружку и налил в нее немного мутного зелья. Тут же рядом с кружкой появилась миска супа. Цицерон запустил руку под плащ, перепачканный водорослями, и бросил на стойку горсть цинковых монет. Второй мужчина вздохнул.

Цицерон протянул руку мимо мужчины, взял бутылку с острым соусом и обильно сдобрил им суп.

— Прием на факультете, — ответил наконец он. — Никак не мог уйти раньше. — Длинной ложкой он размешал суп. — А тебе обязательно надо было выбрать первую ночь сезона бурь, да? На улице просто жуть что творится. — Он шумно втянул в рот ложку супа и запил зельем из кружки.

— Черт побери, Цицерон…

— Шучу, — сказал Цицерон. Он подцепил длинной ложкой рыбный шарик, критически осмотрел его и запустил в рот. — За мной следили, — продолжал он с полным ртом. — Пришлось уходить, а это быстро не делается.

Второй мужчина напрягся.

— Дельцы?

— Что? — Цицерон проглотил то, что было во рту, и отложил ложку в сторону. — Конечно нет! Неужели ты думаешь, им нужны люди? Они используют трутней или кого-нибудь еще.

— Верно, — успокоился второй мужчина.

— Мариус, — начал Цицерон, — что с тобой? За мной следили Спецы или Тайная Империя, но в любом случае я от них ушел еще в Округе.

Мариус вздохнул и, постучав по стойке, подозвал бармена. Настала очередь Цицерона с нетерпением ожидать, пока бармен принесет еще одну миску с супом и наполнит им обоим кружки крепким зельем.

Наконец Цицерон пожал плечами и снова уткнулся в свою миску.

— Был прием, — начал он с полным ртом рыбы. — У ректора университета. В честь нового профессора неприкладной оптики. Неплохо поболтали с ним о люминесцентном эфире.

— Замечательно, Цицерон. Ты ведь преподаешь политическую экономию, а не физику.

— Я преподаю то, что мне нравится, черт возьми, — спокойно заметил Цицерон.

Он замолчал и занялся содержимым кружки. Через какое-то время поднял голову и сказал:

— Кстати, о дельцах. Сегодня они были в университете. Двое. Крутились вокруг библиотеки.

— Что им было нужно? — спросил Мариус.

— Понятия не имею, — ответил Цицерон. — Но мне они не понравились. Даже одежда у них была не местного покроя. Не знаю, за кого их приняли библиотекари.

— Послушай, Цицерон, — начал Мариус. — Гален подумывает о том, чтобы отправиться домой.

— А Саломею оставим дельцам? — вскинулся Цицерон.

— Я серьезно, — продолжал Мариус. — Все сошлись во мнении, что так будет безопаснее.

Цицерон поставил кружку на стойку.

— Черт бы их побрал.

Он ждал, что Мариус что-нибудь скажет, но тот молчал, и тогда Цицерон сам задал вопрос:

— Что собираешься делать ты?

Мариус вздохнул.

— Не знаю. Наверное, подожду, пока не примут окончательного решения.

Цицерон опустил взгляд и, не переставая, крутил кружку. На время замолчали оба. Наконец Цицерон сказал:

— Мариус, если мы вернемся… ты не будешь жалеть, что оставил здесь кого-то?

— Буду, буду жалеть о многих, — ответил Мариус. — Например, обо всех членах рабочего движения. — Он взглянул на Цицерона и только тут заметил выражение его лица. — Ого, — выдавил он и покачал головой. — Слушай, так нельзя.

Цицерон вздохнул.

— Тебе очень тяжело, да? — спросил его Мариус.

— Наверное, да, — ответил Цицерон.

Он успел на первый поезд, направлявшийся на восток, в сторону Университетского Округа. В поезде почти никого не было; в вагоне с Цицероном сидела лишь парочка коматозных городских клерков, отработавших вторую смену, пропивших недельный заработок и спешащих теперь к своим семьям в пригород.

Вдруг он почувствовал себя страшно одиноким. Он не должен был быть один. Где-то там наверху курсируют два корабля Космической службы, «Равенство» и «Солидарность»; на борту кораблей много аналитиков и компьютеров, которые с помощью QT-сети связаны с офисами Космослужбы на Уризене и Зоа, а через них и со всем Сообществом до самых дальних границ. И даже сейчас небольшая, но вполне заметная часть Сообщества наверняка прикована к событиям этого мира, этого континента и этого конкретного города, а возможно, их интересует то, что происходит с ним, Цицероном.

Поезд промчался мимо трущоб, окружавших доки, мимо покрытых ржавчиной скелетов портовых кранов и выехал на длинный, взметнувшийся высоко над водой пролет Старореспубликанского моста. На секунду в небе показался просвет — слева стал виден огромный серо-зеленый залив (вдали от берега вода становилась более темной), справа Басия, яркая, грязная, красивая, вся в тропической зелени, странная смесь деревянных домов бедняков и позолоченных, стальных шпилей Города.

В Басии насчитывается миллион жителей. Еще сто миллионов живут во всей Саломее. Работают. Спят. Молятся. Воруют. Убивают друг друга ножами и пулями. Еще тут умирают от грязи, дурных санитарных условий, неправильной фискальной политики. Но они и любят друг друга.

— Черт побери! — громко выругался Цицерон; один из спящих клерков всхрапнул и открыл глаза.

Интересно, многие ли из исследователей, экспертов или самозваных начальников действительно понимают то, что делают. Наверное нет. Все ничего, пока они обсуждают роль истории, сложность происходящего и долгосрочные последствия, постепенные неизбежные перемены, но им никогда не приходилось лицом к лицу сталкиваться с людьми, чьи жизни они переворачивают вверх дном; они никогда не смотрели этим людям в глаза.

Как им легко и просто решить, что Сообщество должно оставить Саломею дельцам.

Разве может он оставить Талию?

Поезд проехал мост и начал долгий подъем на скалы, поросшие зеленой растительностью, на другой стороне залива. Тут снова небо затянули тучи и пошел дождь.

Цицерон быстро, глубоко вдохнул, потом медленно выпустил воздух.

— Черт побери, — повторил он. — Я остаюсь.

Он ждал в тени запертых ворот Палмер-колледжа, а в это время надзиратель университета шел по аллее. Каждые несколько ярдов он останавливался и своим длинным посохом раздвигал стебли ползучего бамбука, который уже полностью обвил стены Грейсиз-колледжа. С давних времен оба колледжа были соперниками. Древние эти стены пережили и огонь, и мятежи, и войны, но с тех пор уже много поколений царит мир, и на стены забираются теперь разве что студенты Палмера. А с тех пор как Грейсиз стал женским колледжем, прекратились и стычки между студентами; учащиеся Палмера оскорбляли учащихся Грейсиз только из-за личных обид.