Татьяна Томах - Имя твоего волка

Девочка шарахнулась в сторону — собираясь бежать? — но разглядела Анджея и приостановилась. Она подросла — вытянулась и немного похудела за этот год — и уже почти доставала Анджею до плеча. Только взгляд у нее остался прежним — настороженным и напряженным — как тогда, когда она впервые взглянула на Анджея, отняв от лица ладони, перепачканные грязью и кровью…

— Привет, — сказал Анджей и улыбнулся. Успокаивающе и дружелюбно. По крайней мере, он надеялся, что так.

Девочка промолчала. Только качнулась назад — еле заметно. Так, как вздрагивает дикий зверь при звуке человеческого голоса, секунду медля перед тем, как сорваться и убежать.

— Ты… ты меня помнишь? — спросил Анджей. Почти не надеясь на то, что она ответит. Почти уверенный, что она сейчас сорвется — и убежит. Очень уж она была похожа сейчас на этого дикого зверька, насмерть перепуганного самим звуком человеческого голоса.

— Помню, — неожиданно отозвалась девочка. Неприветливо и сумрачно. — Ты Анджей. — Не то утвердила, не то спросила. Переступила с ноги на ногу. Нетерпеливо. Мол — ну и что?

Анджей растерялся. В общем, он не был уверен, что она его вспомнит. Но надеялся. Она вспомнила. Ну и что? И что теперь дальше?

Анджей не знал. Он собирался рассказать ей про Анну, и про своего дядьку-кузнеца, и про то, как он потом много раз приходил к ее дому — и ждал, чтобы все объяснить… И он думал, что девочка выслушает, покивает — и поймет… и простит… и вообще, они смогут поболтать — о чем-нибудь… ну, например, он скажет: «Не хочешь ежевики? Вкусно» — а потом, может быть, он сможет уговорить ее больше не ходить к этой страшной Лесной ведьме, потому что в деревне и так уже всякие гадости про них обеих говорят…

Она вспомнила. А теперь стояла и нетерпеливо и неприязненно смотрела на него. И, кажется, не хотела ни слушать, ни прощать. И вообще — просто хотела, чтобы он не мешал ей идти дальше — туда, куда она шла.

Вот так они немножко постояли и молча посмотрели друг на друга. Анджей — растерянно, девчонка — настороженно. Она не выдержала первой.

— Ну что? — сердито и почему-то отчаянно сказала — почти крикнула — она. Отступила на полшага, вздергивая узенькие плечи. Как птенец — почему-то подумал Анджей. Как птенец перед кошкой. И страшно — и отступить некуда.

— Что смотришь? Что следишь за мной — думаешь, не вижу? Что вам всем от меня надо? Я учусь… я научусь и буду настоящей ведьмой, как вы все хотели, понятно?

Анджей отшатнулся. Потому что если бы он не успел этого сделать, она, наверное, столкнула его с тропинки. Нет, не птенец… кошка… разъяренная одичавшая кошка, которая уже давным-давно отвыкла от человеческого голоса и человеческих рук… Только трава возле тропинки — высокая трава, почти по пояс, яркое зеленое разноцветье с синими пушинками васильков — недоуменно и обиженно дрожала, поднимаясь, примятая торопливыми девчоночьими ногами в светлых легких туфельках. И Анджей недоуменно и обиженно смотрел ей вслед… Чувствуя себя так, словно его отхлестали по щекам. За что?

А ежевика — черные крупные вкуснющие ягоды, выбитые из его ладони, мятыми бесформенными комочками размазалась по песку возле его ног. Ее-то — за что?!

…За что?

Раньше это ИЗВОДИЛО его. До бестолкового отчаянного зубовного скрежета. Почти до слез. Иногда ему так и хотелось крикнуть это. Только он не знал — кому. Разве что в небо. В молчаливое, щедро присыпанное солью звезд, черное мерзлое небо — как простылый суп в гигантской тарелке. Откушать изволите? Да, нет — никто не спрашивает. Кушай. Давись. Пока не отняли. Пересолено, переперчено, в глотке застревает… мертвечиной попахивает… почему-то… Кушай. Другого не предложат.

За что? Все вот это — за что?

За что — младшим братом родился, а не старшим? Ну ладно, пусть младшим, пусть не наследником — всю жизнь от щедрот старшего братца кормиться… Но за что — нелюбимым? Ведь достоин был быть — любимым.

Лицом, статью и нравом — в деда, чернобрового огнеглазого красавца. Несомненное сходство признавали все до одного соседи и родственники — еще в маленьком, едва научившемся ходить Владиславе. «Ой, вы гляньте, вылитый Старый пан», — умилялись седовласые кумушки, с улыбкой поглаживая головку сердито потрясающего деревянной сабелькой трехлетнего Владислава, который безуспешно пытался вывернуться из их пухлых назойливых рук. А Стась, при гостях принимавший вид еще более меланхоличный и тоскливый, в лучшем случае удостаивался мимолетного взгляда и сочувственного вздоха в сторону родителей — мол, не болен ли опять старшенький? Бледненький какой-то да слабенький, почти на ладан дышит… Да и ума-то, говорят небольшого… Вон, например, Стась еще только перечитывает указанную учителем задачку по арифметике, напряженно морща бледный лоб, а Владислав, отталкивая локтем брата, уже выкрикивает ответ. Не всегда правильно — зато быстро. Учитель доволен — хвалит за расторопность. А родители…

В десять лет (Стасю — четырнадцать, уже почти юноша, но рядом с крепышом-Владиславом выглядит заморышем) Владислав подарил родителю на день рождения фазана. Свой первый охотничий трофей (куропатки, утки, а также невинно и бесполезно убиенные начинающим стрелком воробьи — не в счет). Владислав готовился к вручению (то бишь убиению) подарка заранее. Выслеживал хитреца-фазана, часами терпеливо вылеживая в засаде на мокрой земле под колючими ежевиковыми кустами.

После нескольких неудачных попыток отказался от компании своего нового друга, легавого щенка Кусь-Летуна, который каждый раз срывал всю охоту, рано или поздно не выдерживая и выскакивая из засады с нетерпеливым лаем. Владислав стал крепко привязывать Кусь-Летуна, уходя в лес; и тоскливый обиженный взгляд щенка расстраивал его самого чуть ли не до слез. В знаменательный день, когда фазан должен был подвергнуться закланию, пошел дождь. Он начался на рассвете, и Владислав вымок до нитки под своим ненадежным укрытием из колючих ежевиковых веток, дожидаясь ветренника-фазана. Проклятая птица, до этого ежедневно оглушавшая полянку курлыканьем и ослеплявшая сиянием оперения, под дождь вылезать не желала. К вечеру небо на некоторое время прояснилось — и терпение юного охотника наконец было вознаграждено. Однако когда Владислав добрался со своей добычей до дома, вид она имела весьма жалкий — ослепительно-красивая птица почему-то превратилась в мокрый, грязный, окровавленный комок.

Владислав чуть не плакал с досады. Он кое-как отмыл свой подарок под ледяной водой возле колодца — замерзшие пальцы почти не слушались, а надо было торопиться. В доме уже садились за праздничный ужин, поэтому торжественного вручения подарка не получилось. Мама с ужасом ахнула, увидев мокрого, стучащего зубами Владислава; отец нахмурился — получалось, что младший сын бродит черт знает где весь день, отцовский день рождения, и не считает нужным явиться вовремя даже к праздничному ужину. Владислав был срочно отправлен переодеваться; фазан — поручен кухарке, уже изрядно утомленной приготовлением разнообразных деликатесов.