Иван Наумов - Обмен заложниками

Хотя зачем нам, землянам, эта лингвистика-фигистика? Пусть галактика русский да английский учит. А нам пора пошевеливаться, в баню с веничком, а там и за стол.

— Люсёк! Ты водку в морозильник не забыла сунуть?

Раз… раз… раз, два, три…

Что будет слышно при таком ветре? Самый солнцепек, на камнях можно блинчики печь, но я всегда приезжала сюда, чтобы спокойно подумать. Двадцать минут езды, вроде и в черте города, и заплевано все вокруг, только надо смотреть не под ноги, а на море и скалы. Не отвлекаться на машины, с присвистом ложащиеся в поворот в полусотне шагов за спиной. Вот оно, мое тайно-явное место: высокий обрыв недалеко от мыса Фиолент. Сегодня я здесь, видимо, в последний раз. Как повезет.

Началось все как в анекдоте: Марку сказала, что иду в кино с Пашкой, Пашке — что с Марком, а сама уехала в Херсонес загорать. Отары квелых туристов толклись вокруг не знающих устали экскурсоводов, раскаленные фотоаппараты равнодушно складывали в свое нутро одни и те же виды, осоловевшие продавцы сувениров обмахивались газетами. Минуя туристический бедлам, я проскочила к лестнице, сбежала вниз, на ходу сдернула майку, и уже через минуту сидела по шею в воде.

Пушечный выстрел констатировал полдень, не лучшее время для загорания, но я распласталась на кривобоких валунах, подставила себя солнцу и замерла, закрыв глаза. Отовсюду наплывали звуки — шелест волн, разговоры чаек, случайный пляжный треп, далекие шумы и гудки порта.

— …Словно режешь кабель, понимаешь? — нудно бубнил кто-то над самым ухом. — Толстый кабель в черной оплетке, внутри — тыща проводков. Красные, золотые, рыжие — всякие. Плохо тебе на одном — переключайся на другой.

Забавные фразы иногда из контекста выскакивают, сразу и не поймешь, о чем речь.

— Да ты уже рассказывал, — отвечал второй голос, — я ж не пойму, как за такую лабуду еще и деньги платят. Еще одна дианетика.

— Да при чем здесь?! — кипятился первый. — Ну и что, что она из Америки — тетка-то особенная, искра в ней. Так посмотришь на нее — страшная, толстая, усатая. А заговорит — туман в голове рассеивается.

— Меньше «Массандры» пей — тумана и не будет, — заявил второй. — «Путь к себе», харе-кришна, теперь «Выбор тропы». Живи проще, академик! Женись, вырасти пару бэйбов, сразу и смысл увидишь, и цель. А конечный пункт — так и так на кладбище.

Я рассматривала сквозь огненную пелену сомкнутых век танцующие узоры. Быть замужем, кормить-поить какого-нибудь балбеса… В роли балбеса выступал то Марк, то Пашка. Марк в шлепанцах курил на балконе. Пашка в драном халате чистил на кухне картошку. Потом они вместе выносили мусор. Жуть.

Главное, я чувствовала: стоит одному из них проявить чуть больше настойчивости и оттеснить соперника в сторону, как я упаду ему в руки как спелая алыча. Оба цепляли в душе какую-то струнку, которая подолгу звучала после каждой встречи. Вот, сбежала на пляж, а все равно о них думаю…

Открыла глаза, собралась на живот перевернуться. Посмотрела — уже ушли соседи, так и оставшись для меня просто бестелесными голосами.

Девяносто процентов счастья — это много или мало?

Мойра Что-то-сян, заокеанская армянка, действительно усатая и обрюзгшая, этим вопросом вогнала меня в ступор.

Постучавшись в обшарпанную дверь с приколотым на уровне глаз листочком: «ВЫБОР ТРОПЫ. Психофизический практикум. Вторник, суббота с 18:00 до 20:00», я осторожно заглянула внутрь. Пыльный класс строительного техникума был явно велик для разношерстной компании из семи человек. Мало кому в здравом уме захочется в конце июля тащиться по раскаленному Севастополю на поиски смысла жизни.

Ко мне повернулись унылые рожи хронических неудачников. Две цистерноподобных тетко-бабки со свекольными губами, кадыкастый сутулый очкарик в застиранной рубашке, девушка-скелет с перемазанными чернилами пальцами и два молодых человека гегемонической наружности, из породы «ищущих» — уже поняли, что «пролетарий» происходит от «пролетать», но что-то реально в своей жизни уже вряд ли изменят.

— Заходите, милочка! — покровительственно сказала одетая в черное лекторша, типаж из телеспектакля «Ханума», совсем не похожая на иностранку. — Садитесь, где хотите, только прежде ответьте: девяносто процентов счастья — это много или мало?

Я поставила сумочку на ближайшую парту. Все выжидательно смотрели на меня. Лучше было бы просто повернуться и уйти, сказав, что ошиблась дверью, но вместо этого я ответила:

— На десять процентов меньше, чем хотелось бы.

Марк любил возить меня в Балаклаву, а Пашка — в Учкуевку или в горы. Зная о существовании друг друга, они даже географически пытались вытянуть меня из чужой зоны влияния.

Марк — эстет. Выгуливая меня по кукольным набережным приютившегося под горой городка, он рассказывал совершенно случайные вещи, например, о программировании. Абстрактные процедуры и функции оживали шестеренками и винтиками, шлагбаумами и паровозами, замками и ключами. Марк не пытался привлечь меня и этим был привлекателен. Я выпивала молочный коктейль, Марк — чашечку кофе по-восточному, мы ждали, когда в сумерках зажгут фонари и смотрели на засыпающее море.

Если выйду за него, думала я, то будем жить счастливо. Переберемся в Москву или в Киев, он устроится в крупную фирму ваять скрипты. Я, со своим южным экономическим, приткнусь куда-нибудь менеджером. Марк будет расти, а я — гордиться им.

Бабушки станут наведываться пасти наследника, мы обрастем новыми знакомыми, зимой научимся кататься на лыжах, а перед Новым годом будем выпытывать у ребятенка, что ему хочется получить от Деда Мороза.

Если только в один прекрасный день у Марка не пропадет ко мне интерес, как к уже написанной и отлаженной программе, которой место на винте в архивной папке, и только. И тогда… Я запрещала себе думать дальше.

Пашка — золотые руки. Смешил меня до икоты миллионом анекдотов, байками и прибаутками на любой случай жизни. Любая прогулка оборачивалась купанием, шашлыком и гитарой. Пашка был легок на подъем, ловил мое настроение, наивно стремился понравиться, разве что не говорил напрямую: «Посмотри, я хороший!»

На его «Таврии»-мутанте, не по-детски урчащей старым мерседесовским мотором, мы часто забирались в какие-то богом забытые места, он это называл «сафарями». Иногда вдвоем, а иногда на заднее сиденье и в багажник набивалось еще пять-шесть Пашкиных друзей. Они относились ко мне нарочито уважительно, как к его настоящей даме сердца.

Если вот прямо сейчас не уберу его лапу со своего бедра, прикидывала я, то уже к зиме окажемся в ЗАГСе. Переедем к нему на Северную сторону, в институт придется на катере, но это ерунда. Родители его в городе только летом, когда родное село стонет от приезже-туристского нашествия, тесно не будет.