Леонид Кудрявцев - День без Смерти (сборник)

Роооз снисходительно посмотрел на собеседника. Старики умны, но они не знают достижений современной науки.

— Биологи предполагают, что бессмертие первого рода прерывается под воздействием высоких температур. При определенной температуре разрыв становится бесконечным.

— Ну и что?

— Меня сносило в звезду, — объяснил Роооз.

Наставник задумчиво покачал объемистым кубическим черепом.

— Биологи ошибаются. Ты здесь — разве это не доказательство?

— Нет, — возразил Роооз. — Меня спасли. Это сделал туземец.

Красивое плоское лицо наставника стало серьезным.

— Ты раскрыл свое происхождение?

— У меня не было другого выхода. Но я сделал так, что он все забыл.

— А благодарность? Древние учили платить за услугу.

Роооз колебался недолго.

— Я дал ему бессмертие, — сказал он, но, взглянув на изменившееся лицо наставника, быстро добавил: — Бессмертие второго рода: приставил к нему хранителя.

— Я недостаточно хорошо разбираюсь в современных научных течениях, — сказал наставник. — g чем суть бессмертия второго рода?

— Хранитель постоянно следит за подопечным, — объяснил Роооз. — Когда тому угрожает опасность, предупреждает его по телепатическим каналам. Разумеется, подопечный ни о чем не догадывается.

— Но хранитель не робот, — с сомнением сказал наставник. — Он спит, ест и так далее. Что, если несчастье случится с подопечным в его отсутствие?

— В случае смерти подопечного хранитель пускает время вспять. Потом он делает предупреждение, и подопечный избегает гибели.

Некоторое время наставник сосредоточенно размышлял.

— Насколько я понимаю, это не бессмертие, а просто страховка от несчастных случаев. И у вас получается точка ветвления, удвоения реальности со всеми вытекающими отсюда парадоксами.

— Верно, — согласился Роооз. — Чтобы их избежать, хранитель переносит дубликат подальше от оригинала. Раздвоения личности не происходит из-за смерти подопечного в одной из ветвей, и создается иллюзия непрерывности.

— Звучит неплохо, — сказал наставник. — Но древние рекомендовали остерегаться иллюзий. Даже если они приносят плоды…

Наконец мне это опротивело.

— Знаешь, — говорю, — надоели вы мне все как не знаю кто. Осточертели. Суете везде свой длинный нос, лезете со своими советами, когда ваши советы вовсе не требуются. Чихать я хотел на ваши советы. Я иду в рейс, остальное меня не колышет. Я сам Знаю, что это не сахар, но уж гораздо лучше, чем работать здесь помощником диспетчера.

Он, естественно, тоже обиделся.

— Ну и не надо, — говорит. — Раз не хочешь слушать, что друзья тебе советуют.

— Это ты-то мне друг? — спрашиваю.

— А то кто же?

— Не знаю, — говорю я ему. — Еще не разобрался.

А сам поворачиваюсь к нему спиной, слезаю с табурета, чтобы не видеть его опрокинутой физиономии в зеркале над стойкой, и иду себе спокойно к выходу.

Он остается сидеть, где сидел. Вот и прекрасно думаю, еще с одним поссорился на всю жизнь. Так и до привычки недалеко.

А небо сегодня чистое, погода великолепная, так и сияет поле, одетое в бетон до самого горизонта — лишь изредка из него торчат решетчатые скелеты стартовых башен. И вдруг гляжу — по этому полированному, вылизанному, лучшему в мире полю шагают прямо в космических комбинезонах какие-то новички, оскверняя своим видом всю идею старика Циолковского. Представляете себе — в город чуть ли не в скафандрах! Не успел я их мысленно осудить, гляжу — среди них, в качестве исключения в нормальной одежде, в том же направлении движется Степан Рюмкин, мой старый приятель еще по институту, с которым жили мы в одной комнате.

Дальше дело пошло, естественно, по шаблону.

— А, Саша, — говорит он мне. — Привет! Сколько лет, сколько лун!

— Привет, — говорю, — дядя Степа. Я тебя тоже давно не встречал.

А новички остановились и стоят, ждут моего Степана Рюмкина, чтобы, стало быть, вместе идти в город и там, на его фоне, играть старых космических марсиан.

— Ну, как живешь? — спрашиваю.

— Нормально. — Работаешь?

— Да, — говорит Степан Рюмкин. — Геологов вожу в астероиды. Познакомься.

— Очень приятно, — говорю. — Поздравляю с крещением.

— Спасибо, — говорит один из них, самый смелый. — А как вы узнали?

— Помогает жизненный опыт, — говорю. И верно — кто, кроме новичка, пойдет в город в летном комбинезоне?

— Никогда бы не догадался, — говорит мой дядя Степа очень серьезно. — Самые что ни на есть натуральные космические марсиане.

— Точно.

— Какие еще марсиане? — спрашивает меня тот, самый смелый.

— Это такая пословица.

— Поговорка, — поправляет меня Степан Рюмкин. — А сам-то как?

— Нормально.

— Летаешь?

— Пока нет. Начинаю на той неделе.

— Где?

— На звездных трассах.

— Поздравляю, — говорит он мне. — А с кем, если не секрет?

— Не секрет, — говорю я ему. — С Никитиным.

Он как-то сразу умолкает, будто вторая сигнальная система вдруг взяла да отказала, и начинает на меня смотреть. Но ничего нового для меня в этом взгляде не было. С такого вот взгляда и началась вышеописанная ссора.

Тем временем его новичкам надоело слушать, о чем тут мы, старики, молчим, и они потихоньку отчалили.

— Надеюсь, ты шутишь? — вопрошает он наконец, восстановив свою сигнальную систему.

— Нет, — говорю. — Зачем же мне шутить?

— Ты что, не знаешь, что про него болтают?

— А про кого не болтают? — говорю. — Он просто спортсмен. Отчаянный, видимо, парень.

— Нет, он помешанный, — говорит мне Степан Рюмкин. — Я точно знаю, что это так.

Я, конечно, не отвечаю. Что же тут отвечать? А он опять смотрит на меня с сожалением и спрашивает:

— Ты помнишь Манина?

— Маню? Мы же в одной группе учились.

— После института ты с ним встречался?

— Да.

— Ну и как?

— Что как?

— Ты ничего не замечал?

— Ничего, — говорю. — Маня как Маня.

— Странно, — говорит мне Степан Рюмкин. — А когда ты его видел в последний раз?

— Года два с половиной.

— Тогда понятно, — говорит он мне. — С Никитиным он летал позже.

— Слухом земля полнится, — говорю я ему. — Только все это глупости.

— Слухи здесь ни при чем. И это не глупости Я видел все это своими глазами.

— Интересно, — говорю. — И что же ты видел?

— Но это ведь глупости.

Все-таки наш дядя Степа первоклассный психолог. Однако меня так просто не проведешь. Я ведь тоже психолог хоть куда.

— Вот видишь, — говорю я Степану Рюмкину. — Я же тебе говорил. Сейчас самое главное — я иду в рейс. Остальное меня не волнует.

— И перестань на меня так смотреть, — говорю я ему. — Мне все эти смотрины надоели. Иди уж лучше к своим геологам.

— Ну, чего уставился на меня? — говорю. — Что тебе, больше смотреть некуда? Посмотри лучше на небо, посмотри, какое оно чистое и красивое. Посмотри, какое оно безоблачное. Посмотри на взлетное поле. Ведь это лучшее поле мира — ты это знаешь? Посмотри, какое оно гладкое. Посмотри еще куда-нибудь. А на меня тебе смотреть нечего. Совсем это необязательно.