Леонид Кудрявцев - День без Смерти (сборник)

— Досталось тебе. Но куда же делись акулы?

— Я много думал об этом, Касл. Очень много. И вот что я надумал. После того, первого окунания в океан и шести часов среди акул, меня довольно долго преследовал этот кошмар. Этого никто не знает, но это были целые годы. Я засыпал, и ко мне приходили все акулы мира. Они раскрывали свои ужасные пасти, они смотрели на меня своими холодными глазами, тыкались в меня острыми мордами и смеялись, смеялись, смеялись… и только одна улыбалась заговорщески, прикрывая огромный глаз. Я переживал это каждую ночь. Не умерев однажды, я умирал каждую ночь пять лет подряд. Но тогда я все-таки победил себя. Победил. Но тогда, когда я падал вниз, в океан, видно, эти сны ожили во мне.

— Пратт, ты мне и не сказал, почему вам было бы плохо после катапультирования с “Эйзела”.

— Касл, ты меня удивляешь. А, впрочем, пока с этим не столкнешься сам, то и простые вещи могут быть сложными. Один из нас получил травму: оторвался трос, на котором крепилась вытяжная ракета. Хорошо, что он порвался уже после того, как между Скоттом и крылом было метров десять, иначе от него ничего бы не осталось. Трос был натянут, в Скотте было фунтов сто шестьдесят, не менее. Трос хлестко ударил его в лицо, рассек лоб и залил глаза кровью. На него было страшно смотреть, хорошо, что вода в океане соленая, кровь быстро остановилась, да и мы ему помогли, наложили пластырь. Почему не было акул: может, их и не было, а я их придумал в своем воображении, может, они ринулись к обломкам “Эйзела”, там были большие запасы еды. А может, и потому, что наши ученые придумали хитрую штуку. Когда ты летишь на парашюте, то из-под тебя выбрасывается на тросе небольшой шар, из которого сыплется порошок, пугающий акул и отбивающий их острый нюх, а потом разносятся “волны ужаса” для акул — боевой клич дельфинов. Сейчас всего этого нет — теперь вся кабина спасается, поэтому я тебе и рассказываю об этом. Я, Касл, боюсь, чтобы эти сны не пришли ко мне опять. Боюсь, что они снова приплывут, снова будут скалить свои отвратительные морды. Мне кажется, что я уже чувствую запах гнили, несущейся от их зубов, кривых, острых и осклизло-желтых. Ты смотри за мной, Касл. Чтобы я не сорвался во сне, именно во сне, а не наяву. Но не думай, я не псих. Я сильный. Мы победим, Касл, мы увидим Землю рядом, мы пройдем еще по полям, мы услышим шелест листвы, мы выбежим с тобой под дождь, под дождь теплый и сильный, мы еще побежим с тобой по лужам, распугивая лягушек.

— Ты прямо художник, Пратт. И не преувеличивай. Срывы были, и не у одного астронавта. Космос переделывает людей, накладывает свой отпечаток. Разум еще с трудом формализует его Бесконечность и Многообразие. Сплетение полей, неиссякаемые потоки частиц, их творение, метеориты, кометы — жизнь. Это жизнь, Пратт. Она бурлит, она взрывается огромными пузырями — звездами и галактиками, она рождает миры, они живут и умирают. Частицы жизни. Споры жизни несут ветры Вселенной, они расселяют Жизнь повсюду. А мы — разумные — несем умеющую Думать и абстрагировать жизнь дальше и дальше. Разум иногда подменяется неразумностью… и все начинается заново. Видно, в этом и есть бесконечность всего сущего. Рождаясь, все начинает тут же умирать, живое и неживое. Все гибнет, чтобы возродиться вновь. А я тоже не хочу умирать, если даже обречен родиться вновь. Я понимаю, что сделан из уже бывших в употреблении атомов, но вряд ли великий царь — Случайность — сляпает меня вновь точно таким же. Кстати, а где же другие жизни, Пратт?

— Не знаю, Касл. Но хочешь, я прочту тебе одни стихи, им больше двадцати веков. Они древние и блестяще современны. Слушай:

— Это ты откуда же выкопал, Пратт?

— Это Лукреций Кар и его поэма “О природе вещей”.

— Как же ты все это запомнил? Необычность ритма, и слова, и…

Резкий удар оборвал его речь. Потом, почти сразу за первым, второй. Станция вздрогнула, послышалось характерное шипение сжатого воздуха из системы наддува.

— Скафандры, — взревел Пратт и бросился к стене, где были закреплены космические одежды. — Касл, за мной, быстро, лезь в скафандр и задраивайся по полному циклу.

Пробегая мимо пульта, Пратт успел включить системы голосового оповещения. Одеваясь, астронавты услышали доклад системы аварийного анализа.

— В станции пробоина. Резервного времени пятнадцать минут. Система наддува поддерживает давление, достаточное для вашей жизни…

Еще один удар потряс тело станции, динамик умолк, шипение усилилось.

Пратт действовал молниеносно. Он даже успел помочь Каслу, который никак не мог справиться с замком перчатки.

Динамик что-то кричал вперемежку с голосом оператора связи из Центра управления и “железным” тенором системы аварийного контроля… потом все стихло. Сквозь гермошлем не проникали звуки.

— У тебя все в порядке, Касл?

— Все, Пратт. Спасибо тебе за помощь с перчаткой, руки задрожали. Что же это?

— Это метеориты, Касл. Три штуки подряд и прямо в нас.