Александр Бушков - Королевство теней (сборник)

“Кое-кто говорит, — жестко усмехнулся Тавель, — что победу мне подарил случай. Может, это и так, но случай всегда на стороне сильнейшего.”

“Кай Улам отправлен в Сауми специальным рейсом, — подвел черту комментатор. — Генерал Тханг, наставник Кая Улама, считает, что родной климат лечит эффективнее, чем чужие врачи. Генерал Тханг считает, Кай Улам встанет на ноги, переломы и ожоги Кая Улама не смертельны. — Комментатор широко улыбнулся: — Мы верим вам, генерал Тханг. Мы желаем вам здоровья, мужественный Кай Улам!”

Дезабу недоверчиво фыркнул:

— “Мужественный…”!

И резко обернулся:

— Хлынов, я встречал этого человека!

— Ты впервые в Европе, Дезабу, — улыбнулся Хлынов. — А в Анголе у тебя не было телевизора.

— Нет, нет! Я встречал этого человека. Я встречал его в Анголе!

— Где же! — недоверчиво поднял голову Хлынов.

— В Кабинде, в разведроте 113! — Дезабу был рассержен. — Примерно полгода назад. Меня привели в Кабинду португальские карабинеры.

— В Кабинде? Как мог попасть Кай в Кабинду?

— Меня схватили карабинеры, — побледнел от негодования Дезабу. — Они схватили меня с каньянгуло в руках. Это такое длинное самодельное ружье, которое можно заряжать, чем угодно. Большой наперсток черного пороха, пыж из ваты, кремень, битое стекло, рубленные гвозди, еще один пыж, и смело жми на курок. Сильная вещь!.. А еще у меня был транзистор, я отобрал его у пленного португальца. — Дезабу сказал у каа, то есть, у собаки. — Моя жена работала диктором на радио “Ангола комбатенте” в Танзании, она бежала из Анголы. Я часто включал транзистор, чтобы слышать голос жены и меня схватили с каньянгуло в руках именно тогда, когда я слушал голос жены, передававшей последние известия. Меня привезли в Кабинду и там я не стал отвечать на вопросы, потому что знал, каа меня все равно убьют. Ответишь ты или нет, они нас все равно убивают. — Дезабу сказал: нас, пье нуаров, то есть черноногих. — На этот раз каа почему-то не торопились, они, наверное, ждали кого-то. Они поставили меня на колени в траву и я стоял на коленях посреди большого двора. Потом из комендатуры вышли три португальских офицера, а с ними очень полный невысокий человек в черной рубашке и в черных штанах. Лицо у него было побито оспой, еще я запомнил бородавки на правой щеке и на подбородке. Внимательнее я не присматривался, потому что знал, каа меня все равно убьют. А с ним, с этим толстым, был Кай, тот самый, которого мы только что видели на экране. Лицо у него было в пятнах, будто он загорал, а потом облез. Я так и подумал: облезлый каа, собака. Он подошел ко мне, я решил, что он начнет меня бить. Но он позволил мне лечь в траву и жестом показал, что я могу слушать транзистор. Он будто понял, что я хочу услышать голос жены, хотя, конечно, он не мог знать, что она работает на радио. У него были странные глаза, Хлынов. Я почувствовал, что он понимает меня, но я отвернулся — среди каа тоже попадаются всякие, не стоит их жалеть. Я знал, что меня убьют и больше не смотрел на него, а слушал транзистор. А ночью меня отбили… Понимаешь, Хлынов, ни среди мертвых, ни среди пленных я его не нашел. Не было там и толстяка. Они, наверное, уехали…

Хлынов и Колон стояли рядом.

Масляные светильники почти не разгоняли полумрак, они делали его еще гуще. Эти ширмы, эти угадывающиеся за ними фигурки черных затаившихся солдат… Он, Хлынов, в Биологическом Центре? Несомненно. Но зачем это все?

“Тебе повезло, — усмехнулся он. — Тебе трижды повезло, благодари судьбу — ты попал в Сауми. Это почти случайность, что ты находился в Токио и что приглашение доктора Сайха попало туда вовремя. Вместо тебя мог поехать бельгиец Пфафф, вместо тебя мог поехать еще кто-нибудь. Ты очень вовремя оказался в студии Ягамацо: приглашение доктора Сайха адресовано было на эту студию, когда-то в эмиграции доктор Сайх дружил с Ягамацо. “Ставка Сауми примет двух журналистов”. Никто не спрашивал — зачем? Это в голову никому не пришло. В кои-то веки можно попасть в страну, о внутреннем состоянии которой уже девять лет практически ничего не известно! Редкая удача для профессионального журналиста. Я и Колон, мы сумели обставить всех…”

Хлынов зябко повел плечами.

Откуда это непреходящее чувство опасности?

Впрочем, удивительнее было бы не ощущать этого. Пустой город, солдаты, облепившие лестницу, поверженный Будда, масляные светильники… А ночь в пусто затхлом отеле?.. А картонка, найденная утром под дверью номера?..

Подняв картонку Колон и Хлынов переглянулись.

Поперек серого обрывка жирным углем было начертано — КАЙ, и так же жирно это имя было перечеркнуто черным крестом.

— Держу пари, — заметил Колон, — час назад этой картонки не было.

— Ты вставал?

— Я почти не спал. Мне слышались шаги, я подходил к двери. Утром я даже выглядывал в коридор. Я заметил бы картонку, лежи она и тогда под дверью.

— Удивительно… В Сауми еще есть грамотные…

— Ну, ты удивишься еще не раз… Дай мне эту картонку, я суну ее под нос карлику Су Вину. Он так вежлив, что не выполнил ни одной нашей просьбы. Пусть полюбуется, как выполняются его офицерами охранные меры.

Колон усмехнулся и багровый шрам на его щеке страшно дернулся:

— Я бывал в Хиттоне. Он и в мирные дни не внушал мне доверия.

Хлынов рассеянно кивнул.

Избавившись от охраны, по захламленному коридору отеля они добрались до винтовой лестницы.

— Что там?

— Смотровая площадка.

Металлические истертые ступени, пятна ржавчины или крови, сырость, затхлость… И сразу — панорама бывшего города.

Семь или восемь высотных зданий — мертвые башни, брошенные, слепые. В битых стеклянных галереях метались солнечные зайчики — осколки стекла раскачивало сквозняками. А ниже — джунгли, сплошное зеленое море джунглей, затопившее бывший город.

Они не видели никакого движения, до них не долетал никакой шум. Хмурясь, они внимательно всматривались в зеленое одеяло, но не находили в нем никаких прорех. Но это там, под ним, под чудовищными кронами вечно сырых муфуку, под сплетением колючих лиан, под сплошным покровом бессчетных растительных чудищ прятались мертвые улицы Хиттона — ряды жилых домиков, рыжие опустевшие казармы, разгромленные аптеки и магазины, руины храмов… Кое-где над джунглями, упрятавшими под себя город, лениво висели жирные плоские дымы пожаров. Но их было немного. За годы, прошедшие после выселения жителей, в Хиттоне сгорело все, что могло сгореть.

— Этот город, он пуст! Он, правда, пуст? — спросил Хлынов хмурого плотного офицера, когда высадив их из самолета, солдаты в черной униформе и с клетчатыми повязками на рукавах, втолкнули Хлынова и Колона в кузов крытого грузовика.