Александр Бушков - Королевство теней (сборник)

— Еще бы, — сказал я. — Еще бы. У тебя бывает изжога.

…Я побывал у Штарка. Он спал в саркофаге из освинцованного стекла. Прятался! Свистел механизм, качал воздух, лицо Штарка было покойно и насмешливо.

Итак, завтра он обрушит ответный удар. Это и даст мне нужное знание.

…Полчаса назад Штарк экранировал себя и почти исчез. (Впрочем, две-три синие его искорки то и дело мелькают.) Я ищу. Я хожу и стучусь в комнаты. Вот четверо — опять карты и грибы. Они едят их, запивая апельсиновым соком.

Я приказываю им смотреть на меня. Смотрят. Глаза сонные. Веки — красные ободки.

— Как Штарк, — спрашиваю я, — относился к колонистам?

Я наклоняюсь к ним.

— Он говорил, мы поставщики кирпичей для его, именно его, мира.

Лица их багровеют, подбородки выдвигаются, бицепсы напрягаются.

— Он нас презирает, — сообщает Курт. — Он презирает меня. Смеет презирать. А я биолог, я лично нашел тринадцать новых видов. При Гленне я был человеком, а сейчас?

— Всех, — уверяет Шарги. — О, я его знаю. Он такой, он всех презирает. А попробовал бы расшифровать ген. Он просто дурак рядом со мной.

— Он сволочь, — говорит третий грибоед. — Изобретатель, практик, дрянь. Только мы, ученые, настоящие люди.

— Он убил Гленна, — рыдает четвертый. — Гленн был гений и умер, а я живу. Зачем?

(Ага, искры, тень Штарка — он только что заходил к врачу.) Теперь мне нужен эскулап. Точнее, его робот-хирург.

Врач в кабинете. Человекоробот (в половину моего роста) лежит на кушетке с блаженной улыбкой на пластмассовых устах. Оказывается, идет испытание какого-то токсина.

Говорил со мной врач осторожно, шагая по комнате от банок с заформалиненными маленькими чудовищами до стеллажей с гербарием. (Все растения ядовиты. Так и написано “яд”. И косточки нарисованы.) По его рассказам я кое-что узнал о милой сердцу врача орхе.

Я притворился неверящим.

— Вы ее понюхайте, — советовал мне эскулап. “Он нанюхается испарений, — соображал он. — Погаснут его глаза, его напряженная воля, и я уйду — Хозяин ждет”,

Черная орха живет у него в аквариуме, герметически прихлопнутая крышкой. Врач откручивает зажим. Я беру орху. Красива — черные бархатистые тона. Лепестки из всех пор извергают тонкий, сладкий запах. Он окутал мое лицо — молекулы его стремились войти в меня. Я видел их клубящийся полет.

Я вдохнул — и ощущение порочной неги охватило меня.

Я стал двойной — прежний “я”, неплохой парень, млел от сладости этого запаха. Другой — теперешний — видел движение молекул, их вхождение в кровоток, их попытки химически соединиться с гемоглобином.

Я сел в кресло, откинулся и притворился дремлющим (или в самом деле задремал?). Глаза я прикрыл, но сквозь веки глядел на врача.

Видел — д-р Дж. Гласс вышел. Я знал — Штарк ждет его в конце маленькой шахты. Там многоножка и робот-секретарь. Там и комната — освинцованная. (Она видна мне белым прямоугольником.)

Врач спешит. Сквозь камень пробиваются трески и шуршание его мыслей. Я нюхаю орхидею. И наслаждаюсь тем, что могу делать это без опаски.

Итак, врач сказал Гленну о свойствах черной орхи.

Колонисты бросили Гленна.

Штарк отобрал у него управление колонией.

Я — мститель.

Но Штарк уже наказал себя, дошел до точки.

Точку поставлю я. Я встал, воткнул цветок в кармашек жилета и пошел. Я видел все — штольни, ходы. Плато изгрызено штреками. Будто поднятая кора источенного насекомыми дерева.

И в последней ячее незримый Штарк делает что-то. Это “что-то” и будет моим вкладом в Знание Аргусов. Пойду-ка медленнее, пусть не торопится, пусть готовит свое дело.

Широкие тоннели сменялись узкими каменными трубами. Они шли вертикально (в них железные лестницы). Хрипят насосы, втягивая воздух с поверхности (и фильтруют, стерилизуют, сушат его. Потоки воздуха воют разными голосами в щелях… Пещеры-фабрики, отделенные листовым металлом. В одних роботы льют металл (брызги, снопы брызг), в других работают на станках, в третьих сваривают какие-то части. Отовсюду звяканье и стуки, шипение огня, хлопки взрывающегося газа. Здесь естественные пещеры, маленькие, душные, пыльные, словно карманы в заношенном комбинезоне. Одни пещеры сухие, в других текут подземные воды с привкусом извести.

(Близка свинцовая комната).

И вдруг я ощутил ужас, приближающийся ко мне Он несся — спрессованный, выброшенный мозгом, страшный, словно заграв в прыжке.

Но это же врач, его мозговые волны! Я могу дать на отсечение свою голову (без шлема), что Штарк что-то выкинул новенькое. И впервые я ощутил усталость. Надоел мне он. Какой-то мертводушный, свирепый с воспаленным мозгом.

…А на планете день, на плато — хороший воздух. Там гуляет и дышит Тим.

На плече его двуствольный старинный дробовик — он коллекционирует мелкое зверье, бьет его из ружья сыпучими зарядами.

На его роже блаженная ухмылка, в бороде — солнечное золото. Собаки бегут за ним в легких панцирях. Они снуют туда-сюда и все обнюхивают. Им хорошо — небо чистое, ни одной медузы!

Я позавидовал им (и моему прошлому).

…Врач вопил:

— Что-о он, делает. Что он делает… У-у-у…

Я вышел навстречу ему — тот налетел и приклеился ко мне, будто присоска манты. Он трясся и всхлипывал, уткнув голову мне под мышку, мочил слезами мой уникальный бронежилет.

Я ждал. Я погладил его жестковолосую голову и ощутил ладонью плоский затылок.

Врач хлюпал, рассказывая, что Штарк заставил, принудил дать ему экстракт орхи. Но ведь толком не проверено его действие! Да, боль уходит, но куда? И что будет дальше?

Врач кричал — надо спешить, там готовится преступная операция. Его принуждали ассистировать, он же вырвался и сбежал.

Кричал — Штарк готов абсолютно довериться роботу-хирургу.

Кричал — сейчас Штарк перестанет быть человеком, его срастят с машиной. Он станет Кибергом, и тогда с ним не сладишь.

(“Вот оно, Знание! Такого еще и не бывало, такого Аргусы не видели и не встречали”.)

Гласс кричал:

— Надо бежать, надо спасать человека!

Дж. Гласс был прав — надо бежать. И мы побежали — это было совсем рядом.

У экранированной комнаты робот-секретарь обстрелял меня. От вспышки лазера брызгалась каменная порода, взлетали радужки паров.

Я поборол желание стать под удар и испытать себя. Я выстрелом смел секретаря (и расплавил породу). Пробежав по огненной жиже; сорвал свинцовую дверь, ворвался в помещение. И окаменел — за толстым стеклом начиналась операция.

На плоском и белом столе лежал Штарк, голый, как лягушка. Над ним нависла машина — пауком. Она перебирала руками, словно пряла. (Переделанная многоножка, к ней добавлено еще шесть рук.)

Ода работала сразу несколькими руками. Пока что манипулировала склянками. Видимо, анестезировала Штарка. Но делала это с необычайной скоростью. Это и было страшное — молниеносность происходящего.