Юлий Буркин - Я больше не буду

Помню, как дрожали мои руки, когда я осторожно вынул эти листки. Я услышал, как ты шевельнулся, посмотрел на тебя и увидел, что одна передняя лапа свесилась с дивана и ты лежишь теперь на нем щекой, повернув голову носом ко мне. И эта поза была уже настолько чудовищно не кошачьей, что меня взяла оторопь, и я чуть было не отказался от своего предприятия. Но взял себя в руки и, держа листочки на ладони, тихонько прошел в кабинет.

А если бы я не сделал этого? Вряд ли от этого стало бы лучше, ведь все равно я уже не мог относиться к тебе, как к простому коту, и не успокоился бы, пока не докопался до истины…

Мне пришла в голову мысль, что у кошек обоняние развито много лучше, чем у людей, и я, чтобы не оставлять на листочках свой запах, положив их на стол, вооружился пинцетом. Я включил настольную лампу. Я внимательно рассмотрел пожелтевший листок. Он был чист. Я перевернул его, там тоже было пусто. Чувствуя облегчение, я посмотрел на другую страничку… И вот тут я увидел, что вся она покрыта какими-то неясными разводами. Не растерявшись, я сунул лист под микроскоп и включил его. Бумага была испещрена тоненькими-тоненькими, чуть дрожащими волнистыми линиями, плотно прижатыми друг к другу и почти друг друга касающимися. Я включил ноутбук, и вскоре все эти разводы были скопированы в отдельную директорию в виде нескольких десятков файлов.

Осторожно сложив листы пинцетом, я вернулся в гостиную. Ты спал, вновь сменив позу, и на этот раз она была вполне кошачьей: ты лежал на боку, слегка согнувшись и поджав задние лапы. Я осторожно пристроил твои странички на прежнее место, затем вернул на полку свой архивный хлам, прикрыл дверцу шкафа и вернулся в кабинет.

Мне было совершенно ясно, что самостоятельно расшифровать обнаруженное мне не удастся, и я отправил полученные файлы нашим структуральным космолингвистам, которые все равно годами зря просиживают штаны в своем отделе, придумывая несуществующие языки, с которыми, якобы, человечество когда-нибудь может столкнуться в космосе… Казалось бы, что за глупая идея? Разве можно угадать, каким будет язык существ, о которых мы ничего не знаем? Но нужно отдать им должное: они разработали уйму алгоритмов дешифровки, а так как подпитываются они, в связи с этим, военным ведомством, в чем-чем, а в компьютерных мощностях они не испытывают ни малейшего недостатка.

Потом я поел, положил в твою тарелочку немного сухого корма «Вискас», в другую налил молока и лег спать. Утром я тебя не видел.

− Дурацкая шутка, − сказал руководитель лингвистов, сунув мне в руки пачку распечаток на стандартных листах А4. − Еще раз так пошутишь, будем разговаривать у шефа.

С замиранием сердца сел я за свой рабочий стол и стал читать.

За окном идет дождь настоящий ливень

Ветер бьёт освеженные листья

Знаю, он наломает веток

Но я ни разу там не был

Там за окном другой мир

Я не верил своим глазам. Неужели это написал мой кот?! Тот самый, которому я так и не удосужился дать имя? Серый. Просто серый. Впрочем, поэзия знает и Черного, и Белого… Дальше я читал, не отрываясь, и знал бы ты, как болела моя душа.

Вновь говорил при мне о других котах

Говорил о рыжем коте

О как я это ненавижу!

Говорил о том что с ним я лишь по недоразумению

Жесток и любим

Есть много обид но главная

Когда пресекают твою ласку

Подчеркнуто демонстрируя безразличие

Тогда я жду восход Луны

И беседую с ней о том

С улицы залетела бабочка

Значит лето в самом разгаре

Третье лето моей жизни

Я ловил ее и думал

Будет ли в моей жизни самка

Есть и другие обиды

Когда показывает что я неинтересен

Когда прохладно как должное принимает мои порывы

Когда говорит что отдал бы меня но кому я нужен

Жесток и любим

За шкафом залежи паутины и пыли

Так сладко там было и безопасно в детстве

И сейчас запах детства остался там

Но мне не втиснуться

Уже никогда не втиснуться в детство

Растерянный бреду я по жизни

Растерянный и нежный

Мне кажется я мог бы не есть совсем

Но взволнует ли это кого-нибудь?

Всю ночь из крана капала вода

Другой стоял на подоконнике за стеклом

Я испугался что он понравится

Я шипел на него и гнал почти до прихода

И он перетрусив ушел

Я был доволен и горд

Пришел и сразу уселся рассматривать камни

Когда-то играл со мной

Когда я был дитя я был лучше?

Пушистее хвост? Ярче полосы?

А сейчас при мне сквернословит

Одному бывает хорошо

Когда на улице завывает ветер

А дома тепло и мягко

И можно вылизываться и мечтать

О том как все еще будет

… Их было несколько десятков, этих сентиментальных строф. Я прочел их все и долго не мог прийти в себя. Потом я заспешил домой. От остановки к дому я почти бежал, но по дороге все-таки заскочил в ларек и купил банку «Кити Кэта» с крольчатиной. Я ввалился в свою квартиру с мыслью о том, что теперь у нас начнется новая жизнь. Но меня никто не встретил. Это было странно, но я, холодея, почти сразу догадался, в чем дело.

Я кинулся в гостиную, где была открыта форточка, в кабинет, в спальню… «Кис, кис, кис, − кричал я в панике. − Серый! Серый!..» Но никто не отзывался. Я вышел на улицу и бродил по двору до темноты, не прекращая звать тебя, и в дом вернулся, лишь окончательно утвердившись в бессмысленности своих поисков.

Я вошел в кабинет и сел за стол. И сразу увидел на нем листочек в линейку из старой записной книжки. Я помнил точно, что не оставлял его тут. Вновь я кинулся в гостиную, залез в шкаф… Твоих записей там, конечно же, не было, они исчезли вместе с тобой. Я вернулся в кабинет и, приглядевшись к листочку, увидел начертанный на нем еле заметный волнистый волосок, длиной не более сантиметра. Я включил микроскоп и скопировал этот знак, а затем, как и вчера, переслал файл лингвистам. Пусть попробуют не переведут.

Ночью я почти не сомкнул глаз. Меня мучили стыд и угрызения совести, меня мучил страх за тебя и надежда, что твоя последняя запись поможет мне тебя найти. А рано утром, едва только начался рабочий день, я ввалился в кабинет заведующего отделом структуральной космолингвистики.

− Что там написано?! − без предисловий потребовал я ответа.

− Я же тебя предупреждал… − отозвался он. − Впрочем, ты придумал довольно необычную систему кодирования, и кое-что мы взяли оттуда на вооружение. Если хочешь, я сделаю реестр, и ты оформишь патент на изобретение. Я и не знал, что ты увлекаешься структуральной лингвистикой.

− Вы расшифровали?! Расшифруйте, пожалуйста, расшифруйте! − твердил я.

− Ты хочешь сказать, что не сам все это закодировал? − наконец дошло до него. − А кто? Какой-то твой знакомый? Он, что − сумасшедший поэт? Но лингвист, кстати, талантливый. Интересно, зачем он этим занимается? Боится, что кто-то украдет его гениальные стихи?