Анатолий Бритиков - Охота на дракона (сборник)

— Вперед! — шепотом скомандовал Клод, и они поползли. Каждый к своей цели. Калинов к сторожевой вышке справа, Игорь к такой же вышке слева. Джина и Вика тянули мешок с зарядами, чтобы несколькими взрывами проложить проход в рядах колючей проволоки За ними подтягивались арбалетчики, чтобы, когда грохнут взрывы и пулеметы будут нейтрализованы, рвануться в проход и успеть добежать до барака охраны прежде, чем гвардейцы придут в себя. И быстро и хладнокровно засыпать их стрелами…

А оставшихся в живых офицеров, думал Калинов, мы повесим в воротах лагеря, прямо под словами “Боже! Прости нам грехи наши!”, и они будут болтаться в веревочных петлях, которые они приготовили для нас, жирные борова в оранжевых мундирах, густо пахнущие заморским одеколоном, а мы с удовлетворением будем думать о том, что этим, по крайней мере, грешить уже не придется… Вот только, куда мы денем всю эту ораву освобожденных уродов в драных комбинезонах, подумал он, и тут же отбросил эту мысль в сторону, потому что это была не та мысль, с которой ходят на колючую проволоку.

Он подобрался к самому основанию вышки, осторожно встал, чтобы проще было бросить, и достал гранату из кармана. Осталось выдернуть чеку и, дождавшись сигнала, швырнуть гранату туда, наверх, в подарок Диего, сидевшему в испачканных штанах, и неведомому музыканту с грубым голосом. И тут кто-то сказал сзади вкрадчивым голосом: “Салют, малыш!”, и сквозь кольчугу Калинов почувствовал, как в спину ему уперлось что-то твердое. Раздался громкий смех, и опять вспыхнули прожекторы, заливая все вокруг ослепительным светом. Как на стадионе. И Калинов понял, что их действительно ждали. Он сжался, соображая, как бы подороже продать жизнь, но тут сзади закричала Джина, и столько муки было в ее голосе, что он на мгновение потерял голову.

А потом со стороны оврага, где сидели ребята из резерва, вдруг Ударила молния, ударила прямо по вышке над ним, и вышка вспыхнула как порох, и в огне кто-то завыл и завизжал нечеловеческим голосом, а молния уже вдарила подругой вышке, мимоходом срезала кусок проволочной изгороди вместе с железобетонным столбом, и теперь гасила — один за другим — прожекторы. И тут Калинов понял, что это луч лайтинга, и оглянулся, и увидел, что тот, кто сказал ему “Салют!”, тоже смотрит в сторону оврага, на эту удивительную молнию. И тогда Калинов ударил его гранатой прямо в висок. Гвардеец удивленно хрюкнул и кулем упал ему под ноги. Руки и ноги его судорожно задергались, он перевернулся на спину и замер, и Калинов увидел в свете последнего прожектора лицо белобрысого Вампира с широко открытыми мертвыми глазами. А к прожектору уже подбирался луч лайтинга, по дороге сваливший трубу крематория, и она, подрубленная под основание, как в замедленной съемке, рушилась вниз, рассыпаясь на куски. Наверху взвыли в последний раз и замолкли, только что-то чавкало и хлюпало, словно там топили на сковородке свиное сало. И тогда, по-прежнему сжимая в правой руке гранату, а левой доставая из-за спины арбалет, Калинов бросился к проходу в колючей проволоке.

— А-а-а! — надсадно заорал он. — Грехи вам простить?!

Ослепительная молния ударила прямо в барак охраны, и на месте его вспух огненный шар, и внутри шара тоже выли, заходясь от муки, десятки глоток.

— Я вам прощу грехи! — орал Калинов, летя вперед.

Ему показалось, что сердце его не выдержит натиска ненависти и взорвется, разлетится на куски, но сейчас это было совершенно неважно.

А потом они выстроили оставшихся в живых ошалелых гвардейцев в шеренгу. И пока узников выводили из лагеря, Калинов ходил вдоль шеренги, отбирал у гвардейцев шпаги и заглядывал им в глаза, пытаясь увидеть в их глубине что-нибудь звериное. Но это были обычные человеческие глаза, только тупые от страха. И тогда Калинову захотелось посмотреть на их сердца. Не может быть, чтобы сердца у них в груди бились человеческие…

— Ай, мамочка! — вскрикнула Вика.

И он увидел черный зрачок пистолета, нацеленный ему в голову, и прищуренные глаза жирного борова, устремленные прямо на его переносицу: видимо, туда должна была попасть пуля. И хриплый голос произнес:

— Не двигаться!.. Иначе я раскрою череп вашему приятелю!

Никто и не двинулся. Но оранжевый вдруг крутнул головой, как будто воротничок рубашки жал ему шею, вскрикнул и, выронив пистолет, ничком упал на плац. А мимо, спотыкаясь, брели уроды в драных комбинезонах, глядя ненавидящими глазами на гвардейцев, и слышался Мерный стук деревянных колодок о бетон, а над всей этой бесконечной колонной висел гул, как будто узники пели песню. Но они не пели, они плакали, и девчонки плакали вместе с ними, и оказалось, что это большое счастье — принести свободу истерзанным и измученным людям. А потом Джина взяла у кого-то лайтинг, сдвинула предохранитель, и Калинов понял, ’что она сейчас положит оранжевых, всю шеренгу, хладнокровно, в упор и, оцепенев от ненависти, будет смотреть, как они издыхают, булькая кипящей кровью. Над миром повиснет смрад, а Джина будет смотреть и смотреть, пока с ней не начнется истерика…

— Стоп! — крикнул Клод.

И все исчезло: колючая проволока и бараки, гвардейцы и уроды. Остались грязь и пот, счастье и ненависть.

Джина с возмущением смотрела на Клода:

— Почему?

— Потому! — сказал Клод. — Потому что с лайтингом и дурак сможет… А ты попробуй, разоружи гада голыми руками да так, чтобы он не успел убить ни тебя, ни твоего товарища…

— Нет, Клод! — загомонили все. — Это ты, Клод, зря. Ведь интерес был… Был ведь?

— Был, — сказал Клод. — Но прежде всего надо оставаться людьми… — Он повернулся к Калинову. — А ты ничего, парень. — Я думаю, мы его примем. Так, ребята?

— Так! — заорали все.

Ах, мерзавцы, подумал Калинов. Это же они так играют…“Казаков-разбойников” устроили… Развлекаются, подлецы!

Клод подошел к нему и протянул руку. И тогда Калинов, размахнувшись, съездил- ему по физиономии.

— За что? — жалобно сказал Клод.

— За все! — ответил Калинов и съездил еще раз. — Как так можно?.. Ведь это… Ведь это… Это же как “казаки-разбойники” на братской могиле!.. Можешь врезать и мне!

Лицо, Клода залила краска. Кажется, до него дошло.

— Фу, какая мерзость! — сказал он. — Кто придумал этот интерес?

— Я, — сказал Игорь Крылов. — Мой дед освобождал концлагерь.

— Не говори глупости, — сказала Джина. — Что я, не знаю, когда родился твой дед.

— Ну, не дед, а сколько-то там раз прадед, — согласился Игорь. — Все равно мой предок.

— Тебе бы тоже надо отвесить, — сказал ему Клод. — Да ладно уж… Хватит на сегодня тумаков.

Он миролюбиво хлопнул Калинова по плечу.

— А ты ничего. — И засмеялся. — В который уж раз говорю это сегодня?