Элли Каунди - Обрученные

Потом наступает очередь Ксандера. Он оглядывается, видит, что я за ним наблюдаю, и его лицо искажает гримаса боли. Я хочу отвернуться, но не могу. Смотрю, как Ксандер кивает мне и поднимает красную таблетку по направлению ко мне, будто тост.

Прежде чем я вижу, как он ее принимает, кто-то встает передо мной, отделяя меня от всех и всех от меня. Это чиновница.

— Покажите, пожалуйста, вашу таблетку, — говорит она.

— Она здесь, — я вытягиваю руку, не раскрывая ладонь.

Кажется, я почти вижу ее улыбку. И хотя я знаю, что у нее есть запасные таблетки — я их вижу, — она мне вторую не предлагает.

Ее взгляд устремляется вниз, к траве у моих ног, и затем обратно, к моему лицу. Я поднимаю руку, делаю вид, что кладу что-то в рот, с трудом глотаю. Она переходит к следующему человеку.

И хотя все получилось, как я хочу, я ненавижу ее. Она хочет, чтобы я помнила, что здесь произошло. Что я сделала.

Когда тьма наконец рассеивается, наступает тусклое, жаркое утро цвета темной стали, утро, лишенное объема и глубины. Дома вокруг меня похожи на декорации для фильма, они могли бы быть картинкой на экране. Мне кажется, если пойти далеко-далеко, то упрешься прямо в этот холст или пройдешь через бумажную стену, за которой черная бесконечность и конец всему.

Как-то я сумела избавиться от страха, но теперь погружаюсь в состояние полного безразличия, которое, наверное, еще хуже. Зачем тревожиться о тусклой планете, населенной тусклыми людьми? Кому нужно место, где нет Кая? Я понимаю — вот одна из причин, по которой он мне так нужен. Когда я с ним, я чувствую.

Но он ушел. Я видела, как это случилось. Я сделала так, что это случилось.

«Интересно, у Сизифа было так же? — думаю я. — На минуту остановиться и сконцентрировать силы на том, чтобы камень не сорвался вниз и не раздавил тебя, прежде чем ты сможешь хотя бы подумать о том, чтобы снова карабкаться вверх...»

Красная таблетка подействовала почти сразу после того, как офицеры и чиновники сопроводили нас домой. События последних двенадцати часов испарились из памяти моих домашних. Спустя час прибыли новые контейнеры с таблетками и объяснением, в котором было указано, что старые таблетки были признаны негодными и изъяты ранее утром. Члены моей семьи принимают это объяснение без вопросов. У них есть другие причины для беспокойства.

Мама в недоумении: куда она положила свой рабочий датапод, когда закончила дела вечером? Брэм не может вспомнить, выполнил ли он письменное домашнее задание.

— Милый, включи скрайб и проверь, — советует расстроенная мама. Отец тоже выглядит несколько вялым, но не таким запутавшимся. Думаю, он испытывал действие красных таблеток и раньше, возможно, даже не раз из-за своей работы. И хотя действие таблетки продолжается, он выглядит не таким смущенным и дезориентированным.

И это хорошо, потому что чиновники еще не прекратили терзать нашу семью.

— Частное сообщение для Молли Рейес, — объявляет невыразительный голос из порта.

Мама удивленно поднимает голову.

— Я опоздаю на работу, — слабо протестует она, хотя тот, кто передал сообщение, не может ее слышать. И не может видеть, как она распрямляет плечи, прежде чем подойти к порту и взять наушник. Экран темнеет, изображение видно только с того места, где она стоит.

— Что теперь? — спрашивает Брэм. — Мне подождать?

— Нет, езжай в школу, — говорит отец. — Не хватает еще, чтобы ты опоздал.

Уже у двери Брэм досадует:

— Я всегда все пропускаю.

Жаль, я не могу сказать ему, что это неправда, но действительно ли я хочу, чтобы он помнил, что случилось сегодня утром? Что-то происходит со мной в тот момент, когда я смотрю на выходящего из дома Брэма. Все опять обретает реальность. Брэм реален. Я реальна. Кай реален, и мне нужно начинать его поиски.

Немедленно.

— Я еду в Сити на все утро, — говорю я отцу.

— Разве ты не едешь на восхождение? — спрашивает он, но потом трясет головой, будто желая прояснить ее. — Извини. Вспомнил. Летний активный отдых рано закончился в этом году, да? Поэтому и Брэм пошел в школу вместо бассейна. Сегодня утром у меня голова как в тумане.

Похоже, что его не удивляет это обстоятельство, и я снова думаю, что он не впервые принимает красную таблетку. И я помню, что он позволил маме принять ее первой. Значит, был уверен, что таблетка не причинит ей вреда.

— Они не предложили нам никакого другого занятия вместо восхождений, — говорю я отцу. — Так что у меня есть время съездить в Сити до школы.

Это само по себе — недосмотр, небольшой сбой в работе хорошо отлаженной машины, которая называется нашим Обществом. Значит, где-то что-то неладно.

Отец не отвечает. Он пристально смотрит на маму, которая с бледным, пепельно-серым лицом не отрывается от экрана порта.

— Молли? — окликает он ее. Вообще-то нельзя прерывать частные сообщения, но он делает несколько шагов по направлению к ней. Потом подходит еще ближе.

Наконец он кладет руку на ее плечо, и она отворачивается от экрана.

— Это моя вина, — говорит мама, и в первый раз в моей жизни я вижу, что она смотрит не на отца, а сквозь него, фиксируя взгляд на какой-то далекой точке за его спиной. — Нас переселяют в сельскохозяйственные районы, решение вступает в силу немедленно.

— Что? — спрашивает отец. Он трясет головой и смотрит на экран порта. — Это невозможно. Ты представила отчет. Сказала правду.

— Я полагаю, они не хотят, чтобы те из нас, кто видел инородные культуры, оставались на ответственных постах, — говорит мама. — Мы слишком много знаем. У нас может появиться искушение тоже попробовать. Они выселяют нас в сельскохозяйственные районы, где у нас не будет особых прав. Там мы будем в их власти. Там они будут следить за нами и заставят выращивать то, что они прикажут.

— Но там мы хотя бы будем ближе к бабушке и дедушке, — говорю я, стараясь ее утешить.

— Те сельскохозяйственные районы, куда нас переселяют, находятся не в Провинции Ориа, а в другой, — объясняет мама. — Мы уезжаем завтра.

Затем ее вялый, пустой взгляд останавливается на отце, и я вижу, что она приходит в себя. Ее лицо уже выражает какие-то чувства и мысли. И тогда сознание необходимости действовать пронзает меня с такой силой, что это почти невозможно вынести. Я должна выяснить, куда они послали Кая. Прежде чем мы уедем.

— Я всегда хотел жить в сельскохозяйственных районах, — говорит отец. И мама кладет голову на его плечо, слишком усталая, чтобы плакать, и слишком подавленная, чтобы притворяться, что все в порядке.

— Но ведь я делала только то, что должна была, — шепчет она. — Точно то, о чем они просили.

— Все будет хорошо, — шепчет отец маме и мне. Если бы я приняла красную таблетку, может быть, я бы ему и поверила.