Кэтрин Фишер - Инкарцерон

– Ты должна что-нибудь съесть, – Финн хмурился, глядя на Маэстру. Та старательно отворачивалась, закрыв лицо капюшоном, и упорно молчала.

Финн отшвырнул тарелку и, устало протерев глаза, уселся на деревянную скамейку рядом с пленницей. Вокруг, громыхая посудой, завтракали комитатусы. Был ранний час сразу после Включения Дня, когда с громким скрипом (звук, к которому Финн привыкал годами) распахиваются двери – те, что пока ещё работают. Он взглянул вверх и увидел немигающий красный огонёк – вездесущее, настороженное Око Тюрьмы.

Финн нахмурился. Никто не обращал на Очи особого внимания, Финну же они казались отвратительными. Поднявшись, он развернулся к Оку спиной.

– Пошли, – бросил он, – найдем более укромное место.

Он зашагал быстро, не оглядываясь и не проверяя, идёт ли Маэстра следом. Он не стал ждать Кейро – никакого терпения не хватит. Тот отправился на делёж добычи – именно Кейро следил, чтобы их не обманули. Финн давно догадывался, что брат по обету наверняка прибирает к рукам часть его доли, но не особенно волновался по этому поводу.

Нырнув в сводчатый проход, он оказался на верху широкой лестницы, изящный изгиб которой вёл в темноту. Шум еле доносился сюда, отзываясь причудливым эхом в многочисленных пещерах. Стайка тощих девчушек-рабынь испуганно проскочила мимо – обычная их реакция на появление рядом кого-нибудь из комитатусов. С невидимой крыши свисали гигантские цепи, словно грандиозные мосты – каждое звено превышало размером человека. В некоторых звеньях сплели липкую паутину обер-пауки, из кокона свешивался иссохший труп недоеденной собаки.

Финн обернулся – Маэстра была рядом – и тихо произнёс:

– Выслушай меня. Я должен был привести тебя сюда. Я не хочу причинять тебе боль. Но там, на транзитной дороге, ты кое-что сказала. Ты узнала вот это.

Засучив рукав, он показал ей запястье.

Бросив короткий презрительный взгляд на его руку, она ответила:

– Какая же я была дура, что пожалела тебя.

Он подавил нарастающую волну гнева.

– Мне нужно знать. Я не имею понятия, кто я и что означает эта метка. Я ничего не помню.

На этот раз она взглянула ему в лицо.

– Ты клеткорождённый?

Это прозвище раздражало его.

– Так здесь это называют.

– Я слышала о вас. Но до сих пор не встречала.

Финн отвернулся. Его смущали разговоры о себе самом. Но он почувствовал проснувшийся в Маэстре интерес. Этот шанс нужно было использовать. Он присел на холодный щербатый камень верхней ступеньки.

– Я просто очнулся непонятно где – и всё. Вокруг было темно и тихо, в голове – абсолютная пустота. Я не понимал, кто я и где, – промолвил он, глядя во мрак.

Он не смог бы поведать ей, в какой панике, чудовищной вопящей панике бился о стены крохотной душной каморки. Как рыдания перетекали в приступы тошноты; как бесконечно долго он корчился и трясся от ужаса в закутке своей клетки, в уголке своего сознания – в полной пустоте.

Возможно, она поняла. Шелестя одеждами, подошла и присела рядом.

– Сколько тебе было лет?

Он пожал плечами.

– Откуда мне знать? Это случилось три года назад.

– Наверное, около пятнадцати. Довольно молодой. Я слышала, некоторые из них рождаются сумасшедшими, уже пожилыми. Тебе повезло.

Легчайший намёк на сочувствие. Финн уловил это вопреки резкости ее тона, вспомнил её сострадание перед той роковой засадой. Она была из тех, кто переживает чужую боль, как свою. И он должен сыграть на этой её слабости. Так, как учил Кейро.

– Я и был сумасшедшим, Маэстра. И до сих пор иногда слетаю с катушек. Ты и представить себе не можешь, каково это, когда нет прошлого, нет имени. Когда не известно ни кто ты, ни откуда ты, ни где ты. Очнувшись, я обнаружил, что одет в серую робу с оттиснутыми на ней кличкой и номером. Кличка ФИНН, номер 0087/2314. Я перечитывал это вновь и вновь. Я заучил номер, вырезал его на камне, процарапал до крови на руке. Я ползал по полу, грязный, косматый, как животное. О том, что наступает день или ночь, я узнавал, когда включался или гас свет. Время от времени открывалась щель в стене, и появлялся лоток с едой, тем же путем убирались отходы. Пару раз я пытался проползти сквозь эту дыру, но она слишком быстро захлопывалась. Большую часть времени я лежал в оцепенении. А когда засыпал, то видел страшные сны.

Она наблюдала за ним, словно решала для себя, что из сказанного им правда. Её сильные, ловкие руки явно были руками труженицы, пусть и с красным лаком на ногтях.

– Я всё ещё не знаю твоего имени, – тихо заметил Финн.

– Моё имя не имеет значения. – Она продолжала пристально смотреть на него. – Я слышала про такие клетки. Сапиенты называют их Лоном Инкарцерона. В них Тюрьма создаёт новых людей. Они появляются младенцами или взрослыми, но всегда цельными. Не такими, как полулюди. Но выживают только молодые. Дети Инкарцерона.

– Что-то выжило. Но я ли это?

Ему захотелось рассказать об отрывочных образах, являющихся ему в кошмарах, после которых он и сейчас пробуждается в дикой тревоге и беспамятстве, мучительно, на ощупь вспоминая своё имя, место своего нахождения, пока не успокаивается под мирное сопение Кейро. Вместо этого он произнёс:

– И там всё время было Око. Сначала я не понимал, что это. Просто замечал, что в ночи с потолка сияет маленькая красная точка. Постепенно я понял, что оно там всё время, стал представлять, что оно следит за мной, что от него не укрыться. Я стал осознавать, что оно разумное, любопытное и жестокое. Я возненавидел его, поворачивался лицом к холодной стенке, лишь бы не видеть его. Но через некоторое время я уже не мог удержаться, чтобы не посмотреть и убедиться, что оно всё ещё на месте. Я боялся, что оно исчезнет; сама мысль о том, что оно покинет меня, была невыносима. Тогда я впервые заговорил с ним.

Об этом он не рассказывал даже Кейро. А тут её умиротворяющая близость, аромат мыла и домашнего уюта – Финну они, должно быть, когда-то были знакомы – всё это вытягивало из него трудно произносимые слова:

– Ты когда-нибудь говорила с Инкарцероном, Маэстра? Тёмными ночами, когда все спят? Шептала ему молитвы? Умоляла оборвать этот кошмар небытия? Вот о чем просит клеткорождённый. Потому что в мире больше никого нет. Инкарцерон заключает в себе весь мир.

У него перехватило дыхание. Глядя в сторону, Маэстра с горечью сказала:

– Мне никогда не было настолько одиноко. У меня есть муж. Есть дети.

Финн сглотнул, ощутив, как слабеет его жалость к себе. А может, Маэстра тоже его обрабатывает? Он прикусил губу и убрал мокрые неухоженные волосы с глаз.

– Тогда ты счастливица, Маэстра, потому что у меня-то не было никого кроме Тюрьмы, а у Тюрьмы каменное сердце. Но постепенно я стал понимать, что она огромна, а я внутри неё, я – крохотное потерянное создание, сожранное Инкарцероном. Я был его порождением, а он – отцом мне, бескрайним и непознаваемым. И вот когда я осознал это – настолько глубоко, что онемел, – открылась дверь.